– Это плохо, – заметил он. – Что вы оставите своим детям? Вам обязательно нужен портрет. У вас такие живописные уши. Патрицианский нос. И щеки, как у Франсиско Пачеко.
Тихманский приосанился. Каким-каким, а патрицианским его нос еще никто не называл. Кто такой Франсиско Пачеко, выяснять было неудобно. Его тщеславной натуре идея с портретом пришлась по душе. Но он не спешил в этом признаваться, боясь, что Парфенов взвинтит несуразную цену.
– Вы один здесь хозяйничаете на этой вилле? – беспокойно оглядываясь, продолжал уточнять Парфенов.
– Есть еще компаньон, гражданин Камбоджи, – охотно пояснил Тихманский. – Так положено по местному законодательству.
– А у него есть портрет? – моментально отреагировал Михас.
– Понятия не имею, – сказал Тихманский. – Думаю, что нет.
– Я бы написал, – задумчиво протянул Парфенов. – Этот непроницаемый восточный взгляд, эти агатовые раскосые глаза, это широкое скуластое лицо…
– Он русский по национальности, – уточнил Тихманский.
Повисла неловкая пауза.
– А вы знаете, что я рисовал Мадонну и Шона Коннери? – моментально сменил тему разговора Парфенов. – Она мне предложила пятьдесят тысяч долларов за свой портрет в образе монашенки, а я рассмеялся ей в лицо. Говорю – если бы тебя Дали нарисовал, ты бы тоже предложила ему жалкие 50 тысяч? Так вот, я – русский Дали. И моя картина стоит полмиллиона! И это только для тебя! Да и потом она богатая, с нее не убудет. Купила!
– А Коннери?
– Коннери – это совсем другое дело! Это мой любимый актер! Он как увидел свой портрет, опустился на колени и пополз ко мне. Подполз, берет мою руку и кладет себе на лоб. Дескать, Михас, благослови меня, святой человек! Я ему – Шон, ну может не стоит так уж? А он: стоит, ты, Михас, гений и сам того не знаешь! Тогда я просто взял и подарил ему портрет!
Тихманский слушал художника, разинув рот. Он и сам склонен был преувеличивать факты, но тут видел человека, который жил в пузыре своей собственной реальности. Разумеется, ему не позировала ни Мадонна, ни Шон Коннери, но, когда ты слушал Парфенова, усомниться было невозможно. Заставляло поверить в его слова то, что Парфенов говорил без всякой ажитации и возбуждения, а мягко, медленно и нараспев. С годами в его благообразном облике все больше появлялось что-то библейское.
– Малевич, Шагал, Кандинский – все шарлатаны, – вдохновенно вещал Парфенов. – Осел хвостом лучше напишет. Просто распиаренные мошенники. А у меня уникальный стиль «дрим вижн», я кладу десять слоев краски. И потом картина начинает буквально светиться на выставке! Я, наверно, впитал самое лучшее от Гойи, Веласкеса и Ван Эйка. Только я лучше Гойи, потому что Гойя не изучал творчество Магритта и Макса Эрнста. Помнится, проводил я одну экспозицию в Швеции. Приходит супружеская пара и спрашивает – а что у вас картины такие дорогие, по пятьдесят тысяч? (Михас уже забыл, как только что говорил о том, что пятьдесят тысяч – смешные деньги). Мы про вас вообще не слышали! Я отвечаю – ну и я про вас не слышал, идите куда шли. И вот – через неделю приходят они на закрытие выставки и говорят: «Мы теперь не можем ни спать ни есть, все думаем про ваши картины. Продайте нам две! По сорок…»
– Вы Клаудию Шиффер знаете? Я с ней случайно встретился на выставке высокой моды в Париже. Свели знакомые. Нашли уютную brasserie, сели выпить по чашечке кофе. Она спрашивает – вы и есть тот самый знаменитый херр Парфенов, про которого ходит столько слухов и кривотолков? Да, говорю, тот самый, но кривотолкам не верьте – все это неправда. Ах, говорит она, Михаэль, какой вы эффектный мужчина. Не хотите ли сходить в кино? И пишет мне на бумажке свой телефончик. Я телефончик-то взял – а вдруг она захочет написать свой портрет? – но звонить не стал. Не люблю, когда мне навязываются, даже красивые женщины…
Если судить по словам Михаса, все знаменитые женщины мира дарили ему свою любовь, а все великие мужчины поверяли личные и государственные секреты. А он, как паук в центре паутины, сидел в центре мироздания и только дергал за нити. При этом было совершенно удивительно, что его до сих пор не выкрала Ми-6 или Моссад: ведь это был не человек, а буквально сейф, начиненный тайнами.
Слушать первые два часа все это было забавно, но потом Михас стал Тихманского утомлять. Тот сказал, что Парфенову после его трудов необходимо как следует отдохнуть, и отвел его на масляный массаж.
Через час, из любопытства приоткрыв дверь, он увидел, что вместо массажа Михас держит руки кхмерки в своих и повторяет по-русски:
– Голубушка, а вы знаете Софи Лорен? Вы знаете, что у меня с ней был роман? И вообще, у вас есть портрет? Я могу написать. У вас такие живописные уши…
Тихманский тихо прикрыл дверь. В конце концов, он уважал прайвеси.
ebooksa