– Смотря на какую тему, – осклабился Газюкин.
– Тема личная, – страдальчески скривился молодой человек.
Газюкин понял, что это, скорее всего, касается его и Марьяны Траут. Пара циничных заметок на эту тему уже проскользнула в прессе.
– Нет, – отрезал Ванадий Сергеевич. – На личную нельзя. Не надо провокаций.
– А все же? У меня пара вопросов.
Газюкин сильно сжал руку корреспонденту, и тому на миг показалось, что он ее сломает.
– Вы участвуете в грязной провокации! – загремел он. – Идите к черту!
Корреспондент испуганно убежал. Газюкин отдышался. Пелена бешенства и злобы застигла ему глаза. «Как я все-таки устал, – подумал он, придя в себя. – Как я устал».
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ
Остров Кох Дек Куль, в переводе с кхмерского «Гвоздь», был по сути всего лишь крохотным обломком скалы. Много лет подряд здесь кудрявились джунгли, с криком гнездились чайки, на ветвях качались белые обезьяны, похожие на маленьких старичков. Единственная достопримечательность – маяк – вряд ли могла заинтересовать туристов.
Тихманский и его компаньон выкупили остров, вложили туда три миллиона долларов (кое-какие сбережения из России удалось вывезти) и открыли там тишайший, медитативный спа-отель, где при заселении полагалось сдавать свои мобильные телефоны и ноутбуки. Неделя в окружении кхмерок-массажисток, благовоний, шелеста волн и заглядывающих в окна гиббонов творила чудеса. Даже самый истерзанный цивилизацией постоялец превращался в безвольное, расслабленное, счастливое желе. Таким же стал и вечно беспокойный Тихманский.
После пяти на море спускался закат, по мере его угасания играющий сотнями оттенков синего от лазури до женственного лиловатого перванша и мрачного маренго. Небо было исчерчено длинными полосами молочных облаков, словно чья-то то гигантская когтистая лапа насекла на нем параллельные царапины, рыбацкие лодки под тентами продольно покачивались, а муссон трепал драные флажки, установленные на длинных шестах на корме; солнце, сплющиваясь и превращаясь из круга в яйцо, исчезало в море. Волны разбивались о прибрежные валуны в мелкую пыль, которая стреляла вверх и тут же рассыпалась. Тихманский брал роскошный черный кларнет с огромным раструбом и серебряными клавишами и начинал играть свой любимый джаз. Если настроение было меланхоличное, то он играл We will meet again Ларри Комбса, если более шалое, то Stomping’ At The Savoy. Когда он дул в мундштук и давил на клавиши, было ощущение, что жизненный круг замкнулся, ему снова тринадцать лет, как тогда, когда он впервые разучивал эти композиции. Только вместо разбитых постышевских мостовых перед глазами пальмы, гиббоны и вечно беспокойное, морщинистое море.
Спа-отель вмещал менее полусотни посетителей даже при полной загрузке (а такое бывало редко). Что было и к лучшему: за последние годы Тихманский очень устал от людей. Окружение его состояло сейчас из трех-четырех русских мальчиков и девочек, которые помогали управляться с отелем, и двух десятков кхмеров, либо беспричинно улыбчивых, либо жутко сосредоточенных.
В холле ресторана при отеле стоял колоссальных размеров аквариум, из которого клиенты выбирали себе морскую живность на ужин. В припадке хорошего настроения Тихманский частенько залезал в аквариум и купался среди морских черепах. Настроен он был ребячливо, записывал это видео на телефон и выкладывал его в ютуб, желая уколоть тех кредиторов, которые продолжали его разыскивать.
Впрочем, и здесь он вскоре нашел дополнительный способ заработка – стал приглашать всех желающих освоить его бизнес-мудрость на тренинг всего за две с половиной тысячи долларов. На тренинге Тихманский говорил осторожными, округлыми фразами, так, чтобы все остались удовлетворены, но в то же время уезжали с чувством некоей недосказанности – он лелеял в себе мысль устроить еще и вторую ступень.
Постепенно отель облюбовали бизнесмены с невнятным происхождением капитала для своих совещаний, русские поп-звезды второго эшелона и творческие люди, нуждающиеся во вдохновении. Так, однажды сюда на неделю заглянул Михас Парфенов, знаменитый художник с мушкетерской бородкой, чтобы в спокойной обстановке выполнить несколько срочных заказов. Тихманский еще в бытность в России много слышал о Парфенове – да и кто о нем не слышал! Его картины были похожи на сильно увеличенные слащавые фото из провинциального ателье. Ходили слухи, что он и рисует их, как плохой ученик, с фотографий по клеточкам, добавляя затем для непохожести на других два-три сюрреалистических элемента. Например, Вадима Вадимовича Стерхова он изобразил в виде итальянца времен Кватроченто, в берете с пером, камзоле с пышными буфами и лютней в руках. Вице-премьер Урсов, чью большую голову подпирала белая гофрированная фреза, скорей походил на средневекового англичанина. Он взирал с портрета своим добрым, полудетским, слегка наивным взглядом, словно хотел произнести: «Вы там держитесь!»
***
Еще в начале девяностых у Парфенова был один-единственный приличный френч, в котором он появлялся на всех без исключения московских тусовках и фуршетах. Заискивающе улыбаясь, он сперва дарил присутствующим открытки с репродукциями своих картин, а один раз даже принес бутылку водки «Парфеновка» с самостоятельно распечатанной в цвете этикеткой. Справедливости ради, скажем, что бутылку он так и не откупорил, унеся ее в конце вечера домой.
Обычно на таких мероприятиях, после раздачи открыток, Михас нагружал пластиковую тарелочку разнообразными канапе, тарталетками и волованами. Зажмурив глаза и мыча от удовольствия, он хрустел волованом, посыпая обломками слоеного теста свой френч. В этот момент все рецепторы его сосредотачивались на поглощении пищи, и даже если выкрикнуть Михасу его имя прямо в ухо, он бы наверняка не пошевельнулся. Закончив с трапезой, предусмотрительный Михас доставал полиэтиленовый пакет и аккуратно складывал туда все, что не доели гости, не обращая никакого внимания ни на окружающих его ВИПов, ни на секьюрити.
Поначалу никто не хотел заказывать портреты у Михаса, и он прибег к оригинальному ноу-хау. Прослышав, что грядет юбилей голландской королевы или люксембургского герцога, он находил их фотографию в интернете и кропотливо делал изображение монаршей особы, не менее, чем метр на метр. Далее он аккуратно упаковывал готовую работу в три слоя пергамента и отправлял в Хейс-тен-Бос или в Бергский замок. К портрету прилагалось короткое письмо, где Парфенов выражал совершенное почтение и просил принять этот скромный дар в знак нерушимой российско-люксембургской дружбы.
ebooksa