– Эй, подольский! Ты где?
– Ну? Чего гудишь? – отозвался Алёхин и опустил автомат.
– Нам в разведку. Дом тот проверить, где ты давеча был. Ты – за старшего. Сержант приказал.
Через полчаса они вернулись. Все четверо.
– Всё тихо, – доложил Алёхин. – Похоже, и вправду ушли. Дом пустой. Все двери настежь.
– Уля с девками к сястре подалась. Боятся жить одне, без мужуков, – пояснила старуха. – Хата Улюшкина. Германец завчора прийшёл, две ночи поночевал. Мост всё глядели. А утром обоз пропустли. По мосту не поехали, на переезд свернули. Кони у них гнедые, справные, четвёрками попарно запряжены. Старики наши сказала: орудья, мол, к Мятлеву повезли. А потом трактора подошли. Но трактора вскорости в обрат воротились, будто и без них обошлись.
– Бабушка, а когда они пришли, стрельбы тут у вас не было? Там, в соснах?
– Не было стрельбы. Походили по сосняку, походили и вернулись.
– А наши бойцы сюда не заходили?
– Как же не заходили! Каждый день заходили. Вот, картохи теперича в большом чугунке варю. Как ночь, так стучатся – бабка, вставай, Красна, мол, Армия отступает. Вы, видать, тоже той же дорогой?
Они ничего не ответили.
– Садитесь, садитесь, а то картохи стынут. – Старуха смахнула ветошкой со стола. – Сегодня, должно, окоромя вас, никтого не будет.
Все вопросительно смотрели на Воронцова.
– Пятнадцать минут для приёма пищи, – распорядился он. – А я пойду ночь послушаю.
Он перешагнул порог, который теперь, при свете лучины, показался уже не таким высоким, и затворил за собою дверь.
Через минуту следом за ним выбежал Васяка.
– Ты что?
Васяка сунул ему толстую скибку хлеба и две крупные, влажные и ещё тёплые картофелины.
– Нате-ка вот, товарищ командир. Ваша пайка. Ребята передали.
– Спасибо, – сказал Воронцов и подумал, держа в руках пахучие картофелины: «Видать, выбрали мне самые крупные».