– Ну да, такой муравейник и должен быть, – согласился Брыкин. Ему явно нравились рассуждения профессора и то, что можно поговорить с добрым человеком и не слушать придирки своего нового начальника. Но звуки боя, доносившиеся из-за реки, его отвлекали настолько, что он терял нить разговора и чувствовал небывалое: низ живота начинал подрагивать и слабеть. «Что это я, как баба перед мужиком», – испуганно думал Брыкин и утирал потный лоб тыльной стороной ладони. Отвлекал и вид деревни. Надо было, пока относительно тихо, сбегать туда, набрать соломы или сена, подстелить в ячейке. Снег, выпавший два дня назад, растаял. Но теперь накрапывал дождь, и, по всему видать, скоро он перейдёт в затяжной, нудный, который похуже ливня. Сыро. Холодно. Когда потянет вдоль реки ветер, совсем лихо. «А может, – подумал он как о заветном, – и лопату там подходящую где-нибудь раздобуду».
Но пока они, разогретые окопными работами, терпели и ветер, и мелкий дождь. Поход в деревню можно было и отложить. Немец-то, видать, уже близко. А окопы ещё надобно соединить ходом сообщения.
Деревню осматривал в бинокль и ротный.
Деревня была брошена жителями. Когда рано утром, рота вошла в деревню, дворы оказались уже пустыми. Ещё не развиднело, и в поле теснились сумерки. Мотовилов сразу отправил двоих разведчиков проверить, что и как там. Приказал:
– Опросите местных жителей, не видели ли чего подозрительного. Узнайте, может, кто в лес ходил. Местные есть местные, они всегда знают больше, чем видят.
Разведка вернулась и доложила, что деревня пуста, никого нет.
– Даже хлева пусты, товарищ старший лейтенант, – доложил сержант, поправляя на плече новенький ППД.
Автомат ему подарил Мотовилов. За удачно проведённую разведку и захват «языка» под Тарусой.
– Тебе, Плотников, похоже, больше интересовали души, что в хлевах обитают?
Вопрос ротного разведчика не смутил.
– Разведчик должен обследовать всё! – выпалил тот в ответ.
– Ладно, Плотников, свободен. Но не думай, что после Тарусы тебе всё можно.
Боевые охранения ушли за реку. Мост заминировали. Сапёры с группой прикрытия окапывались там, внизу.
Из первого взвода Мотовилов приказал передать им пулемёт «гочкис»[1] с небольшим запасом патронов.
На Десне они были вооружены лучше. Но и там не удержались. Мотовилов старался об этом не думать. Но не получалось.
Надо было выкраивать из того, что имелось в наличии. Два пулемёта по флангам, без них не обойтись. Один – к мосту. Оставался один, нештатный. Старенький, повидавший виды пехотный Дегтярёва они подобрали в нескольких километрах западнее Тарусы, когда сменяли группу прикрытия. Тех только что обработали пикировщики. Раненых увезли в тыл, убитых сложили неподалёку. Оружие и боеприпасы тут же разошлось по рукам. Пулемёт он нашёл возле землянки, в ровике. Его либо не заметили, либо никто брать не захотел. У пулемётчика на фронте судьба незавидная. Все за ним охотятся – и снайперы, и миномётчики, и орудия прямой наводки. Всем он кость в горле. Мотовилов приказал забрать тот пулемёт. Пулемёт слегка покорёжило осколками. Но ничего, в роте нашлись умельцы, отремонтировали. Теперь этот сверхштатный ПД связисты всегда носили с собой. Устанавливали рядом с ротным НП. Мотовилов иногда стрелял из него сам.
Если взглянуть на карту глазами немца, хотя бы командира пехотного полка, то явным виделось следующее. Самый короткий путь до шоссе и железной дороги – через Серпухов. И Мотовилов от этой мысли мгновенно вспотел. Чтобы смести с позиций его роту, состоящую на девяносто процентов, как он иногда выражался, из московского бульварного сброда и людей умственного труда, вполне достаточно будет батальона. А если с усилением, то и двух взводов достаточно. Забросают окопы минами, а тем временем обойдут с флангов и – крышка роте, в гриву-душу…
Немцы напирают с запада и юго-запада. На северо-западе, в стороне Детчина и Недельного, их, должно быть, не пропустили. Там гремит не переставая. День и ночь. А в стороне Тарусы тишина. Может, уже прорвались. Значит, скоро будут здесь.
«Неужели, – думал минуту спустя старший лейтенант Мотовилов, – мы, третья стрелковая рота, с четырьмя пулемётами и девяносто двумя винтовками, и есть последние войска, которые закрывают путь на Москву?» В Тарутине, когда неделю назад они выступили оттуда после переформировки, никого не оставалось. В роты в качестве пополнения были включены даже местные жители призывных возрастов. Там, позади них, уже никого нет. Одни женщины, дети, старики. И свободное пространство, никем не охраняемое. Пустые, открытые дороги…
От этих мыслей можно было сойти с ума.