Что ещё меня впечатлило в Америке – это дороги, особенно в Калифорнии. Эти переплетения магистралей на трёх-четырёх уровнях, на каждом из которых может быть по пять рядов в обоих направлениях.
А аэропорты! Каждый размером с целый город. Порхая в поисках работы с одного побережья на другое, я не переставала наслаждаться процессом: приезжаешь в аэропорт за 15 минут до отправления самолёта; на эскалаторах и бегущих дорожках преодолеваешь огромные расстояния; машешь билетом перед глазами человека, стоящего у входа в самолёт; никто не смотрит ни на тебя, ни на твоё имя, ни на твоё удостоверение личности; садишься в своё кресло; гудит мотор; взлетаешь, и после приземления на другом конце всё так же просто. К сожалению, после 11-ого сентября эта часть американской действительности изменилась в корне, процедура посадки стала долгой, трудной, неприятной, порой унизительной.
В конце мая 1991 года я получила рабочую визу и третьего июня (в день рождения папы) вышла на работу. Первый день запомнился мне тем, что не успела я сесть за свой стол с компьютером, как ко мне военным шагом подошла женщина из отдела кадров, на высоких каблуках и в широкоплечем пиджаке, и спросила, кому я хочу завещать свои деньги (которые у меня пока имелись лишь в отрицательных числах – плохие вещи!) в случае моей смерти. Я подпрыгнула от удивления: дело в том, что смерть не значилась в моих ближайших планах в тот весьма жизнеутверждающий и многообещающий момент моей жизни. В Армении такое можно представить разве что в анекдоте. Там царит другая крайность, когда зачастую от неизлечимо больных на протяжении многих лет и уже умирающих людей до последней минуты скрывают, что с ними происходит. Однако американскому оптимизму ничто помешать не способно, так что пришлось задуматься и об этом, раз уж так принято.
Моя компания располагалась недалеко от Бостона, в городке, куда было нелегко добраться на городском транспорте, хотя всё же возможно – на редко ходившей пригородной электричке. Так как мне предстояло работать много и задерживаться на работе допоздна, я не хотела связывать себя расписанием поездов и поселилась в трёхстах метрах от компании. Получилось так, что до ближайшего супермаркета надо было идти пешком минут сорок, а до работы – всего одну. Особо трудно было возвращаться из супермаркета с тяжёлыми покупками, но, благо, так продолжалось недолго. Скоро я обнаружила, что прямо рядом с моим домом постоянно стоит пустой автобус. Я долгое время не догадывалась, что это городской рейсовый автобус, так как ни разу не видела в нём ни одной живой души (кроме водителя). А тут оказалось, что он едет куда-то раз в два часа и останавливается у супермаркета. Правда, подловить его на обратном пути было труднее, так как супермаркет, в отличие от моего дома, был не на конечной остановке. Но я наловчилась подгадывать время и была по этому поводу счастлива без предела, несмотря на то, что в супермаркете надо было проторчать полтора часа. Должна сказать, что это было не слишком весёлым времяпровождением, так как на Родине в это время из-за войны и блокады был практически голод, люди с ночи занимали очередь в надежде добыть чего-нибудь съестного (в каждом письме из дома был оптимистический рассказ о том, как кому-то из родственников или друзей на работе раздавали сметану или ещё что-то, так что и нам досталась баночка; как кто-то поехал в далёкую деревню и привёз оттуда мешок картошки и так далее), а в моём супермаркете только для кошек и собак было несколько рядов с самыми разнообразными лакомствами. Так что, когда погода позволяла, я предпочитала ждать на остановке. Каждый раз, погружаясь в автобус, я заново удивлялась: неужели этот маршрут существует только для того, чтобы обслуживать меня??? Вроде так. Позже, когда у меня гостили родители, мы время от времени ездили за покупками втроём, и тогда автобус казался явно переполненным.
Каждое путешествие в супермаркет было связано с воспоминаниями о том, как проходили наши транспортные будни на Родине: сперва – бесконечное ожидание, потом – плотно зажатое пребывание в битком набитом транспорте («как сельди в бочке»), которое, конечно же, не обходилось без приключений, порой грустных, порой смешных.
Как-то папа ехал на работу в несусветной давке, вися на подножке автобуса. И вдруг, сразу после очередного крутого поворота, на весь автобус стали раздаваться истошные вопли: «Мизинец! Мизинец! Мой мизинец!!!» Женщина кричала так, что было не до шуток. Оказывается, она находилась рядом с автоматом, выдающим билеты, а из него торчала острая железка. При повороте на женщину навалился весь коллектив автобуса и у неё ОТОРВАЛСЯ мизинец!!! Причём даже поискать его не было возможности, так как в автобусе иголке негде было упасть, куда там мизинцу. Но армяне – народ сердобольный и услужливый – всё же постарались, нашли и даже дали возможность женщине выйти из автобуса и вынести оттуда завёрнутый в платочек мизинец.
Другая «транспортная» история, очень любимая нами в детстве, вполне адекватно передаёт атмосферу старого Еревана с его неторопливым темпом и живописными персонажами. К тому же в ней участвует наш дедушка. В качестве предисловия сообщу, что дедушка был человек, что называется, коренной – родился и вырос в горной деревне, воевал, попадал в плен, бежал, снова попадал, снова бежал, после войны создавал коллекцию плодовых культур, занимался селекцией новых сортов винограда и так далее. При этом он отличался на редкость уравновешенным, флегматическим складом, обладал недюжинной физической силой и внешностью патриарха. Так вот, едет как-то раз наш дедушка в городском транспорте. Ну, советский человек, конечно, привык к тесному контакту с ближними, но бдительность терять не следует – мало ли что может случиться. И в этот раз дедушка почувствовал, что кто-то лезет ему в задний карман брюк. В те блаженные времена деньги носили в кошельках, а кошельки женщины помещали в сумочки, а мужчины – в карманы. И, разумеется, в Ереване, как, впрочем, в каждом уважающем себя городе, орудовали карманники – виртуозные мастера освобождать граждан от всего лишнего. В транспорте они бритвами надрезали женские сумки, а у мужчин осторожно вытягивали кошельки прямо из карманов. Дело это требовало невероятной точности, мужества, основательной психологической подготовки. Но в этот раз кому-то не повезло: дедушка почувствовал неладное и быстрым, точным движением, не оборачиваясь назад, схватил вора за руку. Обычно в таких случаях граждане поднимали крик, вызывали милицию, и несчастного карманника уводили – сидеть ему теперь немалый срок. Так, конечно же, подумал и этот бедняга, душа которого немедленно ушла в пятки. Но он не знал нашего дедушки. Тот никакого крика не поднял. «Гм, – сказал себе удивлённый карманник, – неужели отпустит?» Но и это предположение не оправдалось. Время шло, дедушка милицию не звал, а руку не отпускал, держал железной хваткой. Народу в салоне становилось всё меньше, абсурдность и комизм ситуации проявлялись всё больше. Наконец, на одной из остановок дедушка решил сойти. И что вы думаете? Он преспокойно двинулся к двери, таща за собой бедного карманника, не обернувшись ни на секунду и не обращая никакого внимания на удивлённые реплики публики. Дальше – больше. Дедушка долго ходил по проспекту Ленина (самый центр!), не пропустил ни одного магазина, и всё это – под хохот многочисленных зевак, с прилипшим к заднему карману бледным от ужаса вором. Дойдя до своего подъезда, дедушка завершил воспитательную акцию: сказал своему подопечному пару слов и отпустил его. Не знаю, осталось ли у того желание продолжить воровскую карьеру, но, думаю, что если был хоть какой-то шанс его с этой дороги своротить, то дедушка этим шансом воспользовался.
Вообще, всевозможным транспортным историям особое очарование придаёт наличие многочисленной и весьма подкованной публики. В Ереване эта публика к тому же отличается сочным армянским юмором и стремлением не пропустить чего-нибудь интересного. И вот, одна знакомая моего брата, учительница в той же школе, как-то пришла на работу, вся сияя после замечательной поездки на «маршрутке». Итак, она ехала в своей маршрутке, а перед ней, на втором сиденье, ехал Мужчина, осторожно держа на коленях открытую пачку яиц – помните так называемую «ячейку»? На одной из центральных остановок в маршрутку села Девица с виолончелью. Оглядев пространство, она решила разместиться на первом сиденье – прямо за водителем и перед Мужчиной. При этом она расположила свой инструмент рядом с собой, заняв ещё одно место. Водитель, и без того недовольный жизнью, посмотрел на это с явным неодобрением и ворчливым тоном заявил, что Девице придётся платить за двоих. Та, в свою очередь, не осталась в долгу: не менее сварливым тоном ответила, что лишнего платить не собирается. Водитель на это решительно возразил, что должна, и, демонстрируя широкую образованность, напомнил, что в самолётах для музыкальных инструментов, между прочим, берут специальный билет. Девица не без оснований отметила, что это не самолёт, а какая-то жалкая допотопная колымага. И так далее, и тому подобное на всё более повышенных тонах и с немалым увлечением. Публика, естественно, слушала всё это с огромным интересом, разрываясь между соображениями собственного удобства (Водитель всё-таки прав! А она – молодая, а уже такая хамка!) и классовой солидарностью (Всё-таки, права Девица. А он – редкий хам, как и все водители!). На одной из остановок, когда противостояние уже вышло на новый акустический и художественный уровень, Мужчина, сидевший прямо за Девицей, как-то незаметно вышел, а на его место сел тихий Интеллигент в очках, скорее всего, какой-нибудь преподаватель университета. Однако ни сами участники поединка, ни увлечённые дискуссией зрители не обратили на этот существенный факт никакого внимания. «Будешь платить, я тебе говорю! Возомнила тут о себе!» – надрывался Водитель. «Не дождёшься! Кто ты такой, чтобы мне указывать?» – не уступала Девица. Интеллигент – человек новый, наивный, к тому же ситуацию заставший в уже весьма зрелой стадии, явно не оценил всю прелесть роли зрителя. Движимый классовым стремлением всё наладить, всем объяснить и всех воспитать, он со своего места обратился к Девице с увещеваниями примерно такого содержания: «Ну что вы из-за такой мелочи поднимаете шум? Ну заплатите ему эти 100 драм
Когда мой брат рассказал эту поучительную историю одной своей знакомой, та, вволю нахохотавшись, вернула ему долг, поделившись другой, не менее поучительной историей, свидетельницей которой стала её дочь (в Ереване всё ещё действует старая добрая традиция массового пересказывания и всеобщего перемалывания всяких замечательных ситуаций).
Итак, в очередной маршрутке на том самом, будто специально созданном для обогащения фольклора, сидении за спиной водителя ехала молоденькая Мамаша со своим малолетним Сынулей. Сынуля, как водится, всю дорогу непрерывно нудил, требуя купить какую-то Вещь (скорее всего – игрушку). Нудил качественно, находя всё новые интонации и метафоры. Мамаша, со своей стороны, не уступала, изощряясь в искусстве аргументации. Научная дискуссия, однако же, проходила на характерных для южного темперамента децибелах, вовлекая таким образом в обсуждение семейного бюджета весь личный состав маршрутки. При этом Мамаша всё более напряжённо повторяла страшным громоподобным шёпотом: «Ты меня уже перед всеми опозорил! Теперь все будут говорить, что у нас не хватает денег!» Святая простота! Если бы она знала, что будут говорить! Пассажирам, надо сказать, вынужденное участие в занудстве изрядно поднадоело, но тут произошло нечто, круто изменившее вялое течение процесса и щедро вознаградившее всех за долготерпение. На очередном вираже децибелов Сынуля, сообразив, что в области аргументации есть более сильные средства, нежели нытьё, решил приступить к шантажу и на всю маршрутку заявил: «Если ты не купишь
мне этого Незнаючего, я расскажу бабушке, как ты этой ночью целовала папин… (
В моём же персональном автобусе отвлечься было не на что, так что приходилось думать о собственных буднях, то есть о работе и с чем её едят (что купить в супермаркете).
Работать было нелегко, но интересно. На протяжении шести месяцев тринадцать программистов день и ночь сидели, уткнувшись в свои экраны, и писали сотни тысяч строчек кода. В декабре мы должны были сдавать наш гигантский проект заказчику – фирме IBM. И вот за десять дней до срока сдачи наши начальники заявили нам, что мы должны всё нами написанное интегрировать в единое целое. У меня это вызвало саркастическую ухмылку. Представить, что это вообще возможно сделать, а тем более за десять дней, я просто не могла. И каково было моё изумление: после сбора тринадцати огромых кусков кода эта махина сразу заработала! Здесь уже надо было отдать должное работе менеджмента: знали, что делают, знали, как организовать труд подопечных.
Правда, успех дался нам нелёгкой ценой: работали мы эти шесть месяцев по шестнадцать часов в день без праздников и без выходных. Часто бывало, что приходила я домой в два часа утра, а в шесть шла назад на работу. Вдобавок, в моём случае ситуация усугублялась семейными обстоятельствами.
ГЛАВА 3
ПАПИН УХОД
В конце апреля 1991-го года тяжело заболел папа (мне об этом не говорили), его долго и упорно лечили от воспаления тройничного нерва, но лучше ему не становилось. Пришлось поехать с мамой в Москву.
И вот, 21-го июля по дороге на работу мне передали два письма: от мамы и от папы. Мама в своём письме сообщала, что у папы обнаружили редчайшую форму рака в решётчатом лабиринте носа и что он умоляет меня не возвращаться. Текст же папиного письма привожу полностью.
«Анок джан!
Что-то у меня получается не то, за что прошу тебя и Арку простить меня.
ebooksa