Кузина моя – пианистка. В Америке она работала в нескольких музыкальных школах (преподавала и руководила), а также давала и продолжает давать частные уроки музыки. Вдобавок к музыкальному аспекту преподавания она обладает даром раскомплексовывать людей и делать так, чтобы мнение человека о себе существенно повысилось. В результате с годами у неё появилось много учеников; как-то в их числе оказалась весьма состоятельная женщина, чья собака получала необыкновенное удовольствие от уроков кузины – начинала издавать блаженные звуки. Тогда хозяйка, не чаявшая души в своём верном друге, решила попросить, чтобы кузина за солидную плату давала собаке уроки пения. Опыт удался на славу: все трое были довольны. Кузина также обладает даром преподавания музыки по телефону. Я сама убедилась в этом, когда недавно моему сыну была нужна помощь в выполнении довольно трудного школьного задания по музыке. Кузина подумывала об открытии своей музыкальной школы, и я настаивала, чтобы там были факультет обучения по телефону, скайпу и электронной почте и, конечно же, факультет для домашних (для начала) животных.
В Калифорнии я впервые в жизни побывала в доме престарелых – мы с кузиной иногда навещали бабушку её мужа. Это место производило грустное, если не сказать, гнетущее впечатление. Ослепительный, блещущий чистотой, комфортабельный, пропитанный и пронизанный самыми новыми изобретениями техники дом, по которому катаются в колясках ухоженные, одетые, причёсанные, наманикюренные старушки (редко попадаются старички), большинство из которых уже мало что помнят и понимают, и доживают свои дни с отрешённым выражением лица и номером на руке. Проживать в этом заведении было удовольствием не из дешёвых – тогда стоило $3000 в месяц (значит, сейчас намного дороже). Бабушке мужа моей кузины было 99 лет, но голова у неё работала отменно, с памятью было всё в порядке, она всем интересовалась и во всём хотела участвовать, а потому ей там было особо тоскливо. У кузины от жалости к ней разрывалось сердце, она хотела привести бабушку домой и ухаживать за ней, но родители мужа считали, что жизнь в этом заведении – в интересах бабушки. Она плохо слышала, но это не останавливало мою кузину, которая при каждом посещении на самую полную громкость активно обсуждала с бабушкой последние новости карабахской, а потом уже и иракской, войны.
Как-то я познакомилась с одним армянином, работающим в правительственном офисе Лос Анджелеса и занимающимся вопросами экологии города. И вот, этот человек пригласил меня на ланч, после которого вызвался показать мне новое кладбище мусора, которым он откровенно гордился. Вспоминая наш домашний мусоропровод, мусорную машину, которая появлялась в нашем дворе пару раз в неделю, запах мёртвых крыс, застрявших между этажами, я пришла в ужас от полученного предложения, но мне было как-то неудобно отказываться, и мы поехали. Кладбище мусора находилось между горами, а вид сверху был необыкновенный. Мы стояли на смотровой площадке, а где-то чуть ниже мирно работали несколько грузовиков, экскаватор и бульдозер. Эколог пытался мне показать, как мусор перемещается из грузовика ещё куда-то, но увидеть это у меня не получалось, несмотря на все старания. Потом мусор куда-то опускают, сразу же работает бульдозер, тут же сажают деревья и проводят газоотводные трубы (как мне объяснили, для гниющего мусора), газ сжигают, а энергию от мусорных похорон передают соответствующим компаниям. Было интересно, жаль, что самого мусора я так и не увидела!
Так как в городе Ангелов, в отличие от Нью-Йорка, я не могла никуда ходить пешком, то, когда кузины не было дома, я занималась поисками работы. Я разослала несусветное количество резюме. Обычно мне приходил стандартный ответ с благодарностью за проявленный интерес, в котором также отмечалось, что моё образование впечатляет, но мой туристический статус не позволяет пригласить меня на интервью. Но иногда мой статус не оказывался преградой, и меня всё же приглашали на интервью, причём в разные города и даже штаты. Так я побывала в Сан Франциско, Сан Хосе, Бостоне, Нью-Йорке, имела доклады в Марина Дел Рэй и Ирвайне.
В Сан Франциско мне было где остановиться. В одном из его пригородов в это время гостили у своей школьной подруги две наши приятельницы из Еревана. На интервью меня приглашали в понедельник, я попросила, чтобы билет взяли на утро субботы, благодаря чему мне довелось провести два прекрасных дня в одной из красивейших частей Америки – Северной Калифорнии. Хозяева дома, удивительно гостеприимные люди, многое нам показали, а подруга наших приятельниц стала и моей близкой подругой. Мы побывали в Стенфорде, Беркли и вдоволь насладились самим Сан Франциско – городом удивительной красоты. Он находится на берегу залива и при этом – весь на холмах, из-за чего его улицы – вертикальные зигзаги, непрерывные крутые подъёмы и спуски. С пиков этих зубчиков открывается необыкновенная панорама: с трёх сторон океан, мосты, маяки…
В понедельник утром за мной заехал, конечно же, very nice guy по имени Бум, один из тех, кто должен был меня интервьюировать. Он привёз меня в компанию, где я провела целый день, общаясь с её работниками, обсуждая, чем они занимаются, как я могу быть им полезна и как быть с моим иммиграционным статусом. Днём меня повезли в ресторан на ланч, а по окончании рабочего дня – в аэропорт. Чудесная поездка, доставившая мне кучу удовольствия, к тому же бесплатная!
Я вернулась в Лос Анджелес, и всё продолжилось своим чередом. Как только звонил телефон, кузина шутила, что вот сейчас я возьму трубку, скажу: «I greatly appreciate your interest» и опять куда-то полечу. За происходящим обычно с неизменным удивлением наблюдал вечно сидевший на диване и пьющий чай кузинин муж – добрый и красивый молодой американец. Он слушал мои разговоры на каком-то кошмарном английском и недоумевал, так как сам никогда в жизни не ездил никуда за «государственный» счёт. Компании оплачивали мой проезд, работники водили меня на обед, встречали в аэропорту и провожали. Улыбчивость и доброжелательность интервьюеров прямо-таки не знала границ. Весь этот несколько сюрреалистический в глазах советского человека процесс доставлял мне несусветную радость.
В школе я изучала немецкий, знание моего английского было ограниченным – сводилось к минимальному бытовому и профессиональному лексикону, причём с профессиональным было легче, так как за годы обучения в аспирантуре я начиталась западных журналов по специальности, да и профессия такая, что на помощь в качестве языка общения всегда может прийти язык программирования. В первое время, отправляясь на интервью, я сильно комплексовала по поводу его непрофессиональной части, но довольно скоро поняла, что зря, так как проходила она обычно примерно так:
– Hi, so nice to meet you. Thank you for coming.
– Hi, so nice to meet YOU! Thank you for having me.
– Great! Fine!
– Wonderful! Beautiful!
– Terrifc, miraculous!
– Simply unbelievable!!
И так, по нарастающей продолжалось до момента запихивания меня либо в лифт, либо в самолёт. Такая цепь восторженных эпитетов могла создать впечатление, что встреча со мной – это просто подарок для моего интервьюера, и он не понимает, как жил до этого судьбоносного момента своей жизни. Однако обычно этим всё заканчивалось, так как что-то во мне их не устраивало. Узнать, что именно, я не могла, так как больше никогда не общалась с этими людьми.
С момента прощания с папой в московском аэропорту меня не покидало интересное ощущение нереальности, ощущение того, что я оторвалась от себя, и всё это происходит не со мной, а с кем-то другим, а я только наблюдаю со стороны. Наблюдаю, как кто-то летит на очередное интервью, с кем-то встречается, что-то обсуждает на английском языке и вообще: кто-то в Америке (в разных городах и штатах! на разных побережьях! и без гроша в кармане!). И такое впечатление, что меня нет вообще или, вернее, моё обычное «я» смотрит на всё со стороны, глубоко тоскует по своим родным и трезво интересуется, что же, наконец, произойдет с той, за кем оно наблюдает. Да, настоящее «я» только тоскует и пишет письма, остальное – сон.
Всё же для работы туристический статус был большим препятствием. Уже кончался март, подходил к концу срок моей визы, а у меня пока не было никаких реальных предложений. Я подумывала, если ничего не получится, к концу срока уехать домой, так как переходить на нелегальный статус мне не хотелось. В это время в Америке было много людей, приехавших из Советского Союза по туристической визе и оставшихся. Многие из них рекомендовали мне либо попросить политическое убежище, либо выйти замуж. Политическое убежище тогда давали почти всем. Но я не могла даже подумать об этих вариантах. Как я могу просить политическое убежище, когда я провела счастливейшее детство дома и чудеснейшие годы в МГУ, которые, вдобавок, снабдили меня прекрасным бесплатным образованием? Как я могу выйти замуж не по любви? Я чётко решила (как и грозилась в посольстве), что останусь только, если законно найду работу и работодатель поменяет мой статус.
Хорошо, когда есть план! Но время поджимало, и я начинала нервничать, так как возвращаться мне не хотелось. Папа тоже нервничал, но верил, что всё образуется. В то время не было электронной почты, не было интернета, не было скайпа, не было надёжной почтовой связи; телефонная связь была дорогой и труднодоступной. Я писала домой подробнейшие письма, описывающие чуть ли не каждый мой шаг, писала как дневник, пока не найду едущего в Ереван человека, который согласится отвезти письмо. Благо, в Лос Анджелесе такие попадались часто.
Дома, в Ереване, папа жил этими письмами; он знал их наизусть, нумеровал, работал над ними, опять перечитывал, писал комментарии на полях. Как-то моя тётя (папина двоюродная сестра) написала мне, что когда бы они ни зашли к нам домой, папа сидит в кресле в центре комнаты, со всех сторон обложенный моими письмами, и так и ждёт с нетерпением (или, как любили шутить у нас дома после ляпсуса одного из футбольных комментаторов,
Первая неделя апреля оказалaсь переломной: три с половиной месяца неустанного поиска дали свои плоды. За одну неделю я получила четыре предложения: первое в Лос Анджелесе – из маленькой компании, занимающейся базами данных, второе в Ирвайне – из UCI (University of California, Irvine), где мне предлагали научную (postdoctoral) позицию, третье в Нью-Йорке – из начинающей компании, наиболее близкой по профилю к моей узкой специальности и четвёртое в Бостоне – из компании, занимающейся оценкой и моделированием производительности компьютерных систем с использованием искусственного интеллекта. Я оказалась перед трудным выбором: с одной стороны хотелось в Нью-Йорк, с другой стороны – научная университетская позиция гораздо больше привлекала меня и соответствовала моему нутру, с третьей же стороны – бостонская компания была гораздо более многообещающей с точки зрения разрешения моих иммиграционных проблем и профессионального роста. Пришлось изрядно поразмыслить, и сделать это мне помогли мои новые знакомые. Вместе мы решили, что самым правильным для меня будет согласиться на Бостон.
ebooksa