После ужина Марго пообещала сварить чай из дневного сбора, но тем, кто не хотел его, она согласилась приготовить цикорий. Этими счастливчиками оказались я, Артур и Константин.
– Пети, заведи граммофон, – попросила Мария племянника.
– Какую пластику поставить? – Этот вопрос адресовался именно ко мне.
– А разве все пластинки сохранились? – поинтересовалась я, удивляясь, что столь хрупкие вещи могли пережить поход из Лона.
– Ещё бы! – ответила за мальчика моя подруга. – Пётр так бережно их завернул в ком тряпок, на одном плече у него болтался граммофон, а на другом в торбе лежали бесценные пластинки. Ты бы видела, как он трясся над каждой из них. Не хотел потерять ни единой!
– Ну, ты же сама помогала, тётя Мари! Сама тряслась над граммофоном, – съязвил тут же наш «Питер Пэн». – А кто постоянно зудил над ухом: «Будь осторожен, Пети! Они же хрупкие, Пети! Это же музыка, Пети! Где ты ещё сможешь услышать такой чудесный вальс, Пети?»
Мы рассмеялись над точным подражанием интонаций голоса Марии, у Петра имелся актерский талант и проявлялся он почему-то в те времена, когда он был особенно язвителен.
– Ты молодец, Питер Пэн. Благодаря тебе, этот лес, а затем и Камелот узнают Штрауса и научатся заново вальсировать, – сказала я и заметила, как Пётр быстро перевел глаза на рожок музыкального аппарата, его правая кисть вертела рукоять завода, а щёки вновь окрасились слабым румянцем. – А знаешь, поставь что-нибудь на свой вкус.
– Я поставлю эту, – глухо отозвался его голос, и только теперь я обратила внимание, что голосок, в котором ещё недавно звучало детство, стремительно ломается под натиском взросления.
Дом наполнился мелодичным пением женского голоса, чудная песня, старинный романс, некогда слышимый мною у костра во дворе домика Лона. Это яркое воспоминание, свежее и болезненное наполнило меня сверху донизу.
– Если не ошибаюсь, это твоя любимая, – прошептала мне на ухо Мария. – Теперь-то ты замечаешь перемены в нашем сорванце?
– Теперь замечаю, – тихо ответила я.
В этот остаток вечера никто не танцевал, все сидели в глубокой задумчивости и слушали музыку, сочившуюся из старого граммофона. Мужчины курили, женщины пили чай, дети доедали булочки. Но никто не собирался нарушать эту музыкальную паузу, прерываемую периодическим вращением завода.
Мы прослушали почти все пластинки, за окном стояла густейшая темень, небо было наглухо заволочено, Ланс предвидел дождь на рассвете. Пора было расходиться по домам тем, кто пришёл в гости. Я распрощалась с друзьями, оставила Феликса на эту ночь Аннушке, наказав следить за ним и оберегать.
Когда мы вышли на улицу – я, Морган с Расти и Артур, – к нам присоединился Ланс. Он свернул самокрутку и хотел перед сном посмолить её на улице, подышав заодно ночным воздухом. Мы составили ему компанию, решив повременить с уходом. Лай и Вой учуяв хозяина тут же подбежали из темноты и, потявкав радостно, уселись у его ног.
Ночь обещала быть душной и жаркой, небо, казалось, вбирало темноту из воздуха, всё больше чернея.
– Утром точно будет дождь, ливень, вам говорю, – деловито заметил Ланс, выпустив облачко горького дыма.
– Ну, что ж, дождика давно не было, нам только в радость, – отозвался Артур.
Мы с Морганом промолчали, а Расти невозмутимо лежал меж нами и лишь его острые ушки торчали антеннками над головой. Свет из окна, напротив которого мы встали кружком, расцвечивал нас янтарным сиянием, золотя кожу лиц и рук.
Мы распрощались и с Лансом, а когда дом лесного сторожа остался позади, и до опушки леса оставалось всего ничего, Артур вдруг остановился и обратился к Моргану:
ebooksa