Снова в долине Май-Урьи. Северное сияние. Трудная ночь в декабре. Радостное событие в семье Зотовых
Вернемся в долину Май-Урьи и посмотрим, что делают наши друзья.
В долину пожаловала зима.
Когда в бухте Находка и во Владивостоке сияла теплая золотая осень, тут уже лежал белый перемороженный снег, а в воздухе стыла ледяная свежесть. Только река еще некоторое время сопротивлялась морозам и бешено билась в мерзлых берегах, оглашая уснувшие леса живым шумом борьбы. Но и она скоро успокоилась и надолго уснула подо льдом.
Наступила тишина, та самая грозная тишина, способная заколдовать и тайгу, и горы, и людей, посягающих на тайны Севера.
Странно, волшебно, как на полотне Рокуэлла Кента, выглядел ночью совхоз, освещенный загадочным светом луны. Черные избы под белыми пышными кронами, над которыми поднимались столбы дыма; засыпанный снегом таинственный лес; гордые и холодные горы на фоне густо-фиолетового неба; глухие выстрелы лопающихся стволов в лесу; глубокие тропинки в снегу с нежной голубой тенью по сторонам; а над молчаливым ландшафтом - темный, раскрытый космос с крупными мигающими звездами и холодной луной, льющей на землю зеленый свет. Редко где заскрипит под ногами человека снег, крикнет в лесу сова, рванет лед на реке - и все снова затихнет, затаится, умрет до рассвета.
Плохо на Севере одиночкам. Предоставленные самим себе, с глазу на глаз с жестокой природой, они не выдерживают гнетущей тишины, жизни в постоянном напряжении и быстро сдаются; не от голода, не от болезней становятся они на колени - от сознания своей беспомощности перед лицом умертвляющих холодных пространств.
Но когда человек не один, когда рядом локоть друга, тогда отступает стерегущая беда, человек бросает вызов холодному безмолвию и смело идет по мертвым горам, грозит тишине, оживляет сонное царство, работает, смеется, поет. Он ничего тогда не боится.
Нас осталось лишь трое: Саша Северин все еще лежал в больнице. Мы протопали туда прочную лыжню и каждый день навещали своего друга и кулинара.
Он осунулся, побледнел, стали заметнее на его круглом и добром лице золотые веснушки, а красная шевелюра над белым лбом казалась теперь особенно яркой.
Доктор кормил нас обещаниями. «Завтра, завтра», - отвечал он на вопрос, когда мы сможем увезти Сашу. Сам он уверял, что совсем здоров, и в доказательство постукивал кулаком по белой повязке на боку. Но не сильно, а так, скорее символически.
Мы всегда были уверены, что Саша за своих друзей готов в огонь и в воду, но после истории со Скаловым поняли, что он ко всему прочему еще и беззаветно храбрый человек.
Петя как-то сказал ему несколько благодарных слов; Северин промолчал, а потом вдруг выпалил совсем неожиданное:
- Значит, мое место на фронте, а не здесь.
Мы сделали вид, что не расслышали. А что скажешь? Война-то идет. Действительно, где, как не на войне, нужна храбрость!
Он вернулся в нашу палатку лишь к началу декабря. И первое, что сделал Саша, - это отстранил Смыслова от обязанностей повара, заявив, что его стряпня никуда не годится.
- Пожалуйста! С удовольствием! - пробасил Вася, уступая место Северину.
Но в душе обиделся и первые два дня хмурился. А пододвигая к себе миску с борщом, говорил, впрочем, не слишком уверенно:
- Наверное, так себе…
Но съедал блюдо без остатка.