- Дай бумажку сюда!.. А больше там ничего и не было?
- Ничего… Это все его богатство…
Борщенко стоял мрачный, а Шакун продолжал оправдываться:
- Ты не подумай, Павел! Если бы нашлось что ценное, разве бы я скрыл…
Морщась от боли, он начал растирать ногу и плечо.
- Набросился, как медведь! Ведь я мог напороться на собственный нож. От твоего швырка все тело гудит. Не нагнуться к лопате…
Борщенко уже овладел собой полностью.
- Ладно. Иди к машине, посиди. С лопатой я и один управлюсь.
Успокоенный Шакун, прихрамывая, ушел.
Борщенко вытащил записку, развернул ее, но прочесть мелкие карандашные строчки в сумерках было невозможно, и он снова аккуратно сложил бумажку и спрятал в карман.
Затем Борщенко ухватился за лопату, выбрал место и принялся быстро рыть могилу. Он работал, как одержимый, временами используя и кирку. Грунт был трудный, смерзшийся. Скрипела галька, выворачивались камни, трещала лопата. Но вот и готово все…
Борщенко снял фуражку и осторожно уложил легонькое тело героя-москвича в могилу, затем быстро засыпал, прикатил от скалы тяжелый острозубый камень и установил его на могильном холмике.
- Прощай, дорогой товарищ Анджиевский! Прощай!..
Дальше задерживаться было нельзя. Борщенко надел фуражку и быстро зашагал к машине, где его ожидал Шакун.
ПОРТСИГАР С МОНОГРАММОЙ
Ночью Борщенко приснилось, что его заживо замуровали в каменную гробницу и там на него напали липкие, холодные пауки. Он отбивался от них, содрогаясь от отвращения и ужаса. Проснулся Борщенко в холодном поту и долго лежал с открытыми глазами.
Несколько успокоившись, он снова заснул и снова оказался в подземном каземате смертников. И опять Борщенко проснулся и опять долго не мог заснуть. Лишь под утро он забылся тяжелым сном.
Разбудили его сменившиеся с ночных постов охранники. Они уже успели в столовой позавтракать и теперь, укладываясь спать, спорили по поводу неоконченной накануне игры в кости.
Шакуна уже не было, и Борщенко смог без помех вернуться ко вчерашней записке.
Инженер Андриевский Е. А. указывал адрес семьи и писал жене: «…Он дорог был мне - этот скромный твой подарок, с каракулями нашего мальчика… Пусть сохранится у вас, как память о моей короткой тропе, на трудных путях от человека к человечеству…»