Наконец он выбрался к стене седьмого барака. У крыльца его встретил Данилов и молча провел в знакомую уже кладовку.
- Садитесь, товарищ Борщенко. Сейчас все соберутся.
Не прошло и пяти минут, как члены комитета уже сидели на своих местах, вокруг бочки, заменяющей стол. Кроме уже знакомых Борщенко товарищей, было еще двое. Тусклая коптилка освещала суровые лица комитетчиков и создавала ощущение глубокой таинственности происходящего.
Смуров открыл заседание комитета и объявил:
- Докладывай, товарищ Ракитин, как обстоит дело с отрядом…
Ракитин, худощавый блондин, говорил спокойно, тихо.
- Отряд получился хороший, - заключил он. - По отделениям мы его разбили учитывая, кто в каких частях был на фронте. Ребята подобрались подходящие. Я доволен…
Задав Ракитину несколько вопросов, Смуров обратился к его помощнику:
- Не найдется ли у тебя, Гуров, сигаретки для гостя?
Гуров охотно вытащил из кармана портсигар, открыл его и протянул Смурову. Тот, не трогая сигареты, передал портсигар Борщенко.
Борщенко впился взглядом в знакомую монограмму «ЕА», выжженную на крышке, и дату «8 мая 1941 года». Он осторожно закрыл портсигар и вернул Смурову.
- Я не курю, товарищ Смуров.
Потом встал, прошел к ящику, на котором сидел Гуров, и стал за его спиной.
Смуров внимательно посмотрел в лицо Борщенко, перевел глаза на портсигар, который продолжал держать, и, разглядывая монограмму, спросил:
- Что это за монограмма на твоем портсигаре, Гуров?
- А это инициалы моего старого друга, который преподнес мне когда-то этот скромный подарок. Он дорог мне как память…
- Интересно. Поглядите, товарищи…
Портсигар пошел по рукам. А Смуров, как бы продолжая прерванный ранее разговор, спросил:
- А что ты, Гуров, скажешь об отряде?
- Я присоединяюсь к словам товарища Ракитина.