«Атлантида» вышла в океан
— Нет, Михаил Михайлович, вы извините, я хочу брату письмо написать. Когда теперь случай представится...
— Ну ладно, пиши, а я пройдусь.
Шмелев надел плащ, шляпу и вышел из отеля.
Широкий сквер, отделявший «Метрополь» от озера, был искусно подсвечен. Невидимые прожекторы выхватывали из темноты лужайки, кусты, клумбы, листву деревьев. Кое-где среди цветов мелькали красные, желтые, синие фонарики. Громадная стрелка светящихся часов-клумбы бесшумно отсчитывала секунды. Сквозь листву мерцали огни летнего ресторана. Звучала музыка.
Шмелев вышел на набережную. Гигантской золотой подковой окаймляли ее гирлянды лампочек, на противоположной стороне озера сверкали огни ресторанов и казино, слева над крышами вспыхивали и гасли красные, белые, зеленые буквы реклам: «Шоколад Нестле», «Патек Филип», «Лонжин», «Омега», «Летайте самолетами Сюисэр»...
Огни, опрокинувшись в озеро, ритмично исполняли там свою разноцветную, беспрерывную пляску.
Шмелев присел на скамью.
Запахи цветов, листвы, воды, остывающего асфальта, духов повисли в безветренном воздухе.
А потом задул ветер, словно желая напомнить о себе. И запахи сразу же смешались — улетел куда-то тревожный аромат духов, перестали пахнуть цветы и деревья, их сменили свежие, холодные запахи гор.
...Впервые горы Шмелев увидел, когда ему исполнилось девятнадцать лет, Это было в Крыму, после взятия Перекопа. Раньше отряды, в которых он воевал, вели степные бои. Вдруг сразу и море и горы.
В выцветшей, порванной гимнастерке, в старой кубанке, держа левой рукой правую, обвязанную грязным окровавленным бинтом, Шмелев стоял и смотрел вдаль, на синие горы. Смотрел и никак не мог оторваться.
...Шмелев родился в глухой степной деревушке, в семье кузнеца. И хоть работали в кузнице всего двое — отец да работник, но Шмелев-старший ревниво следил, чтоб его называли не кузнецом, а хозяином кузницы. Был он невысоким, худощавым, однако легко сгибал и разгибал подковы.
Любил он своего сынишку — наследника. Но тот тревожил отца. Нет, не то, чтоб рос слабеньким или трусоватым. Мальчишка зимой бегал без шапки, по первому морозцу купался, в обиду себя не давал.
Но не было у парня любви к отцовскому ремеслу.
Не раз Шмелев-старший, мужик хитрый, проницательный, пытался залезть сыну в душу.
Не получалось. Он наталкивался на послушание и... полное равнодушие к своим планам и мечтам.
— Вот подрастешь,— соблазнял отец,— еще работника возьмем. Знаешь, какую кузницу развернем!
— Как скажешь, батя,— равнодушно соглашался сын.
Шмелев-старший понимал, что покорности сына придет конец. Появится у того своя мечта, и тогда уж с ним ничего не поделаешь.
— Характер-то у него мой,— с досадой и гордостью говорил старый кузнец,— на своем настоит.