— И я согласен, — добавляю. — И в самом деле нужно что-то со шкурками делать. Много их собралось.
Щур пошел в местечко поговорить с Петруком, рассказать, что мы тоже в Вильню собрались. Вернулся вечером с двумя здоровенными новыми саквояжами. Запаковали мы в них шкурки и принялись приводить в порядок одежду, чтоб поприличнее выглядеть.
— Петрук тоже едет ночным поездом? — спрашиваю Щура.
— Так.
— Знает о том, что и мы едем?
— Знает. Один он едет. Мы с ним встретимся в поезде, по дороге.
Вечером попрощались с Гелей и ее мамой, оставили им много денег. Не хотели брать, говорили, что слишком много. Но Щур сказал: это их процент от нашей работы. Обещали мы вернуться через неделю. Когда завечерело, пошли с саквояжами к местечку.
Окольными тропками, через луга и огороды, пошли к дороге, выводящей на станцию.
Задержались на краю местечка, невдалеке от улицы Виленской.
— Кого ждем? — спрашиваю Щура.
— Фурмана.
— А как он нас найдет?
— Да он найдет. Договорились мы. Это ж Янкель Парх.
— А, другое дело!
Через несколько минут послышался грохот колес возка, подъезжающего по Виленской улице. Послышался голос фурмана:
— Но-о! Детки, но-о-о!
Щур зажег фонарь и описал лучом света два круга в воздухе. Возок остановился. Залезли мы на широкий, крепкий, слаженный для езды по трудным дорогам возок. Янкель Парх каким-то чудом меня узнает. Может, видит в темноте по-кошачьему? Я-то вовсе при нем голос не подавал.
— Мое почтение Владу!
— Добрый вечер, Янкель!
Возок трогается, движется в густой сумрак. Не едем мы по обычной, удобной дороге до Олехнович, тянущейся вдоль границы, от Ракова до Кучкунов и Дубровы. Едем мы через Бузуны и Волковщизну. Скверная это дорога. Все время кажется — вот-вот перевернемся. Возок кидает из стороны в сторону, подбрасывает, а кони мчатся вдаль по полям, лугам и лесам, минуют хутора и деревни.