Серьезным кивком показывал мне на следы животных по сыроватому грунту. Остановился у разворошенного муравейника и, толкнув его ногой, сказал:
— Медведь кушай…
Очарование лесной глуши невольно охватило меня. Керим несколько раз опускался на четвереньки, давая знак к этому и мне, очень осторожно пробирался к скалам, окружавшим горные долины, длинными желобами спадавшие с гор, поднимал голову и долго осматривался по сторонам…
Становилось светлее. На одной из прогалин я увидел солнце, отраженное на далекой горной вершине. В долине серым мокрым полотнищем лежал ночной туман…
Мне давно хотелось курить, но Керим нигде не задерживался. Не остановился он и тогда, когда внизу, недалеко от нас, рванул воздух звериный рев. Широкий, дикий, отчаянный, слоено мощная, гигантская глотка раздирала медную трубу.
«Барс», — подумал я без особого восхищения, и легкий холодок пробежал по спине. Керим резко повернулся на рев и быстро, не оглядываясь, пошел вперед. Я двинулся за ним, на ходу меняя картечь правого ствола на пули. Пальцы дрожали. Керим обернулся на щелканье затвора и остановился, с улыбкой поглядывая на меня.
— Барс? — спросил я шопотом.
Керим ласково блеснул глазами и закрутил головой.
— Нет… Козел… Козел…
Я не верил.
— Корхулу нох…[4]) Козел… Козел, — шопотом посмеивался Керим. И еще осторожнее стал вглядываться в заросли.
Я напряженно следил за Керимом, не пытаясь раньше его увидеть зверя. Вдруг сердце мое замерло — Керим, вскинул берданку, целится. Впереди я ничего не вижу, кроме резных лопастей папоротника на полянке. Но лицо Керима охвачено серьезной страстью, глаза горят… Для меня уж нет сомненья, что зверь где-то здесь, близко… Вот он!.. В конце полянки мелькают рыже-желтое и белее пятна — и мгновенно исчезают…
Керим с поразительной быстротой, легко и бесшумно бежит через полянку. Наклонившись, обшаривает кусты взглядом — и снова скользит вперед. Я с ним… Вот Керим опять вскинул берданку и целится… немного нагибается… ведет вправо стволом… стреляет…
Я держу ружье на прицеле, ищу зверя глазами, но ничего не вижу. Керим бежит вперед еще быстрее, но уже без предосторожностей и, остановившись на полянке, взволнованно осматривает землю, раздвигая берданкой пустые травы. Показывает молча на след козла. Но зверя нет… Следы скачками уходят дальше…
Керим тщательно рассматривает землю, траву — крови тоже нет. Я закуриваю. Керим качает головой, на минуту горькая озабоченность тенью мелькает по его лицу, — но круглые глаза весело блестят. Он быстро яснеет и, широко осклабясь, начинает смеяться над собой:
— Керим джигит, козел джигит! Керим пешкеш козел иок, козел пешкеш Керим да иок! Улан якши Керим, козел чох якши улан! Ай-бай![5])
Раза два бодрым встряхиванием головы лезгин на ходу отгоняет от себя легкое огорченье от промаха.
Лес начинает редеть. В просветах ясно обозначились окрестности. Впереди лежат уже совсем голые горные пласты. Растительности на них никакой не видать, а только внизу пятнами зеленеют пастбища и отдельные деревья. Местность становится суровей, строже. Но горы так живописно и широко смотрят в небо, что ничего, кроме радостного ощущения величавой новизны, от их вида не испытываешь.
Сумерки утра исчезли даже в лесу. Землю жадно охватил жаркий, широкий, солнечный день. От быстрой ходьбы начинает мучить жажда. Керим несколько раз вытирает пот с лица и тоже, повидимому, хочет пить. Мы выходим к горному ручью, едва заметно бегущему среди трав. Было начало августа, и я, бродя все лето по Алазанской долине, томившейся от невыносимой жары, был приятно поражен буйным ростом трав вокруг ручья. Покойно и весело цвели повсюду цветы — синие, голубые, желтые. Летали бабочки — большие бантовидные махаоны самой различной окраски. Желтые крапивницы беззаботно облепили наши шапки, брошенные в траву, с наивной доверчивостью садились на наши спины и головы. Прыгала светло-коричневая крошечная птичка-крапивник. Темно-серый конек посвистывал рядом. По деревьям суетливо ползали и тонко чивикали сизые поползни и невидимая пищуха. И вдруг, покрывая эти звуки, с горы донесся свист — протяжный, жалобно-нежный, ясно не птичий.
— Ай, шорт! — прошептал Керим, схватил порывисто берданку и стал вглядываться вперед.