— Что вы там возитесь? — спросил меня Сергей Иванович. — Еще в воду бултыхнетесь, как тогда… — и захохотал, собачий сын.
«Погоди ж… Я тебе!..»
Наконец я изловчился, выволок сома из-под корней пня и потянул его к берегу. Сом вконец измучился. Чуть ворочал он хвостищем. Бросил я сома к ногам Сергея Ивановича и придавил рыбину коленкой:
— Вот извольте-с!..
Сергей Иванович долго смотрел на сома, а Амур боязливо обнюхивал чудище. Потом Сергей Иванович присел на-корточки и потрогал… ну, не дурак ли? — сомовий хвост… Я отскочил в сторону. А сом как хватит Сергея Ивановича по уху скользким тяжелым хвостом! Так и покатился бедняга в реку, завопил благим матом:
— Ой! Волчонок!..
Теперь уж я хохотал, как сумасшедший. А Сергей Иванович окунулся раза два, выскочил на берег, как ошпаренный, и давай ругаться на чем свет стоит, поминая волчонка. Оказалось, он как падал, выпустил из рук волчонка, а тот навострил уши — и в кусты. Ну, тут умный Амур (и дернула же его нелегкая) кинулся сломя голову в кусты и догнал волчонка. Не успел Сергей Иванович опомниться, как пес притащил звереныша. Теперь снова налицо были два доказательства…
Через несколько минут я важно волок к костру своего сома. Сергей Иванович плелся, как с поля коровенка, следом за мной с волчонком на руках…
Надетый на кукан[49]), сом плавал под берегом в воде, поводя усищами. Волчонок пугливо косился на огонь и то-и-дело старался вырвать колышек, за который был привязан. Амур слопал свою порцию ухи, распустил слюни и облизывался, сидя в сторонке. Мы… да что о нас говорить!.. Оба мы горевали, глядя, как уха словно куда-то просачивалась сквозь дно котелка. Каждый спешил и обжигался. Сергей Иванович два раза — мне на радость — подавился костью. На беду, котелок оказался для нас маловат…
После ужина Сергей Иванович разлегся на траве и закурил. Я пододвинулся к самому костру. Анафемски подпекало мне голый бок. Наша одежонка висела на жердочках, дымилась помаленьку.
— Н-да… — сказал Сергей Иванович.
Когда говорить нечего — и «н-да» хорошо, особенно на вольном воздухе. Охотники любят это слово, как рыбаки — уху…
Около полуночи чуткое ухо Амура заслышало что-то тревожное. Я заметил, как он стал ерзать и пугливо озираться.
Думаю: «Пошаливает собачонка», — и опять задремал. А беда была на-носу. Никогда не прощу себе, что пошел с Сергей Ивановичем по рыбу. Вот как дело вышло.
По тропинкам, по прелой листве, сквозь чащу кизиля и орешника к нам подкралась самая что ни на есть разматерая волчица, мать волчонка. Ее-то и почуял Амур. Проклятущий волчонок сопел, свернувшись калачиком рядом со мной. Вдруг он вскочил на ноги, рванулся на привязи и задел меня лапой.
Я мигом проснулся. Смотрю, в кустах глазища волчьи горят. Упало у меня сердце… Мигом припомнил я всех святых, даром, что ни одного не знал. Амур завизжал и юркнул под храпевшего Сергея Ивановича. Тот от собачьего тычка тоже подскочил и, выпуча глаза, уставился на меня. Волчица тем временем куда-то исчезла…
Не успели мы опомниться, как волчиха с другой стороны на нас кинулась и так защелкала зубами, что Сергей Иванович, забыв про централку, как языком слизался, даже пяток его я не увидел. За ним стрельнул и Амур. И я (бедная моя головушка!) остался один-одинешенек на съедение зверю… Волосы на голове у меня зашевелились и встали дыбом. Припал я к земле, смерти лютой жду…
Вихрем ринулась на меня волчиха. Свалила меня с ног, смяла, катает по земле. Дрожу весь от боли, отбиваюсь, стиснул руками зверюгу, душу что есть мочи.
Долго мы боролись. У меня последние силы уходят, а враг мой все сильней, все свирепей становится… Вот увидел я над собой разинутую пасть. Руки мои сами собой разжались. Зверь зарычал, впустил клыки мне в горло, и брызнула, рыбацкая кровь…
Очнулся я. Светает. Лежу у потухшего костра, ежусь от холода и тлеющую головню к груди прижимаю… Надо мной, схватившись за живот, хохочет-надрывается Сергей Иванович. Рядом, у колышка, повизгивает привязанный волчонок.
ebooksa