Сказание о Майке Парусе

22
18
20
22
24
26
28
30

— Што за шум, а драки нет?! — крикнула она и кинулась к старшему брату. — Братушка пришел, а мы уж думали — тебя медведи там задрали!

— Тю, коза бестолковая! — прикрикнула на нее мать, но Мотренка и ухом не повела — тормошила брата, звонко хохотала.

Была она не в пример матери и брату бойкого нрава, голод, нужду переносила легко, даже с веселым презрением, и в свои шестнадцать лет уже расцвела: кровь с молоком, а любую работу ломила наравне со взрослыми. Ничто ее не сокрушало, никакая грязь к ней не липла. Она-то и стала главной опорой матери после ухода старшего брата из семьи, а потом увидел Маркел, догадался, что на практичной, изворотливой Мотренке держится все их скудное хозяйство.

— Ну дак как там, братка, медведи-то в тайге поживают? — наседала она. — Привет мне не передавали?

Рядом с сестрой и Маркелу сделалось легко, он шлепнул ее по крутому плечу, тоже рассмеялся:

— Как же, встретил одного недавно, сватов к тебе засылать собирается.

— Пра-авда?! А какой он из себя, шибко красивый?

— Да как тебе сказать?.. Маленько на Мишку Гуляева смахивает.

— Ой, да ты уж скажешь, братушка... — Мотренка зарумянилась, потупила темные, как ягода-черника, глаза.

Мать, с печальной улыбкою смотревшая на детей, тихо сказала:

— О деле надо ба думать, а оне резвятся, как маленькие.

— Пущай кони думают, на то им голова большая дадена... Правда, братка?

— То-то ты не думаешь, дак и голова у тебя порожняя... Стукни — зазвенит, — упрекнула Мотренку мать.

Игнашка, до этого наблюдавший из своего угла, подкрался к сестре сзади и огрел ее деревянной поварешкой по голове.

Мотренка ойкнула, подпрыгнула козой, схватила брата за ручонку и отшлепала по мягкому месту.

— Не звени-ит! — басом заревел Игнашка.

Решили, что утром Маркел уйдет снова в тайгу, поживет еще маленько у деда Василька, а там — время покажет...

На рассвете к Рухтиным заявился урядник Платон Ильин. Без стука открыл дверь, перевалил за порог тучное, оплывшее жиром тело. Плюхнулся на взвизгнувший стул, выпучив глаза, долго хватал ртом воздух, как выброшенная из воды рыба. Он страдал одышкой, и в горле у него что-то хрипело и булькало, пищало по-мышиному.

Наконец, отдышавшись, обвел круглыми свинцовыми глазами замерших в неподвижных позах хозяев.

Остановился на Маркеле, рявкнул зычным голосом: