Право на жизнь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Благодарю вас, но сообщение мое краткое. Состояние раненого позволяет ввести препарат.

— Вы говорите о радисте?

— Да, и должен еще раз предупредить о невозможности предугадать последствия.

— При всех случаях, Викентий Васильевич, через какое время может сказаться воздействие препарата?

Ханаев неопределенно пожал плечами.

— Вы знаете, Викентий Васильевич, люди наши ушли. Нам с вами придется подождать их возвращения. Возможно, появится командир группы, в которую входил радист. Хорошо было бы послушать и его мнение.

— Разумеется, разумеется, — согласился Ханаев.

— Добьем сегодня гитлеровцев, Викентий Васильевич, отыщем его командира.

Доктор ушел, внимание Солдатова задержалось на собственной твердости, с какой он сказал Ханаеву о том, что партизаны добьют гитлеровцев. В сорок первом году такой твердости, такой убежденности в исходе операции не было. Тогда приходилось думать о другом. О том, например, чтобы с наименьшими потерями вырваться из огненного кольца, когда немцы прищучили отряд в Егорьевском лесу, сохранить хоть что-то. В сорок втором году думалось о том, чтобы не пустить гитлеровцев в Сарычевский лес. И они их не пустили. Выиграли и осеннюю битву, и весеннюю сорок третьего года. Потери, не в пример боям сорок первого года, оказались значительно меньше. Теперь поворотило еще круче. Думается не только о том, чтобы не пропустить немцев даже к ложной базе, но и уничтожить их среди завалов всех до единого.

«Четырнадцатый, четырнадцатый…» «Двенадцатый…» «Ты чего кричишь, девятый, слышу я тебя, слышу. Ну…»

Солдатов насторожился.

— Вас, товарищ комбриг, — передала трубку девушка.

— Что там у тебя, девятый?

— Немцы, товарищ первый.

— Много?

— Коров гонят.

— Каких коров?

— Обыкновенных. Отбить бы, товарищ первый, а?

— Что-о-о?

— Отбить бы, говорю, охранников всего трое.