Право на жизнь

22
18
20
22
24
26
28
30

Разведчик из Стромынского оказался хороший. Юркий. Остроглазый. Пролезет там, где не каждому пробраться. Теперь его ранило — и, по-видимому, серьезно.

…Темнело все более. Хотя еще и можно было разглядеть лица Пахомова, Галкина, что стояли рядом. Приближающаяся ночь еще не замазала черным полынный цвет неба. В той стороне, где скрылось солнце, еще отсвечивал бледно-желтый закат. От болота несло дурным запахом. Днем оно дыбилось, заглатывая снаряды и мины, теперь пузырилось бурно, отрыгивая препротивнейшим газом. Лягушки и те притихли.

— Пусть несут Стромынского сюда. Зови людей. Всех, — приказал Речкин Пахомову.

Сержант очень скоро исполнил приказание.

Кузьмицкий и Асмолов принесли Стромынского, бережно положили рядом с командиром. Подошли Козлов, Рябов, Ахметов. Молчаливые, сосредоточенные. Кашлять старались в рукава. Конец обстрела не означал снятия немцами блокады. Каждый спрашивал себя: что же будет дальше? Ночь, возможно, они проведут спокойно. Но этот покой — затишье перед бурей. Сегодня потеряли одного, ранило другого, а завтра? Не исключено, что немцы вызовут бомбардировщики. Тогда они так перепашут остров бомбами, что на нем камня на камне не останется. Сегодня им еще повезло. Немцы били и по острову, и по болоту. Воздушный наблюдатель засек тот островок, с которого Козлов с Асмоловым открыли огонь по цепочке гитлеровцев, в той стороне взрывались снаряды чаще всего. Они рвались и справа, и слева. А если весь огонь немцы сосредоточат на этом острове?

В критических ситуациях Речкин советовался с подчиненными, выслушивал мнение каждого. Оценил обстановку, попросил высказываться.

— Решай, командир. Тебе видней, — сказал Козлов. — Как скажешь, так и сделаем.

Козлов и раньше полагался на командира. Всегда и во всем. Советов давать избегал. Но приказы выполнял в точности.

— А, — отозвался Рябов, — кутерьму бы устроить, вот бы дело было.

— Какую? — спросил его Кузьмицкий.

— Мне все едино какую. Фейерверк с музыкой, пока ночь, — сказал Рябов.

Речкин вспомнил, что старшина Колосов называл Дениса Рябова балаболом. За язык. За излишнюю болтливость. Но как раз именно это качество ценил в нем Речкин. Рябову не надо времени, чтобы отойти от пережитого. Стоит опасности миновать, с Рябова как с гуся вода. Тут же станет балагурить.

— Пошли в разведку, товарищ лейтенант, э. Глянуть надо, что там у них и как, — попросился Ахметов.

В просьбе Ахметова был резон. Всегда хочется знать, что замышляет противник. Но об этом теперь можно было догадываться наверняка. После того, что произошло на болоте, после гибели своих солдат и полицаев, немцы, надо полагать, в болото не полезут. К утру им подбросят снарядов, они постараются так прожечь остров, чтобы на нем не осталось живого. Так что и ходить к берегу нечего, нечего разведывать.

— Может быть, прорвемся, а? — предложил Пахомов.

У Пахомова мысли всегда в одном направлении работают. Вперед и вперед. Но куда, как и на чем? По этому болоту двигаться можно только назад, в ту сторону, с которой они пришли. Разведано. Не зря по болоту Кузьмицкий с Асмоловым лазали. Но там как раз немцев больше всего. Пробираться к протоке? По тому пути, которым шли Рябов и Колосов? На чем? Лейтенант и так, и эдак разглядывал то, что подпольщик назвал лыжами. Полозья у них сделаны из ошкуренных еловых стволов. Гладкие полозья, они должны хорошо скользить по траве. Но стволы елей, судя по всему, распаривались, прежде чем гнулись концы, выбиралась из них сердцевина. Изготавливал их мастер, в этом нет сомнения. Делал он их в определенных условиях.

— Мне кажется, товарищ лейтенант, — негромко произнес Кузьмицкий, — с острова надо уходить.

— Куда? — спросил Пахомов.

— У самого берега есть небольшие клочки суши. К ним и надо двигаться. На них замаскироваться. Переждать день. Мы так делали раньше, когда я в партизанах был. Под носом у них отсиживались. На следующую ночь, если они не уйдут совсем, вернуться сюда. Днем здесь жарко будет.

Предложение Кузьмицкого заслуживало внимания. За ночь можно подобраться поближе к берегу, разбрестись по островкам, замаскироваться, переждать завтрашний артналет или бомбежку, что там еще могут придумать немцы. В болото они больше не полезут. Если решили отказаться от охоты на радиста, начали обстрел. Об этом подумал Речкин, а сказал другое: