— Пока еще не знаю,— ответил Годфри,— но так или иначе, он у нас будет!
— Увы, мой дорогой Годфри! Я впадаю в бешенство, как только подумаю, что другим стоит лишь чиркнуть спичкой, и сразу появится пламя. Вот уж никогда не думал, что окажусь в таком дурацком положении! На Монтгомери-стрит достаточно обратиться к какому-нибудь джентльмену с сигарой во рту, и он немедленно протянет вам коробок... А здесь?
— Здесь не Сан-Франциско и не Монтгомери-стрит, дорогой Тартелетт, и на любезность прохожих рассчитывать не приходится...
— Но почему же нужно непременно печь хлеб или жарить мясо? Почему природа не устроила так, чтобы мы могли питаться одним воздухом?
— Когда-нибудь дойдем и до этого,— сказал Годфри, улыбаясь.
— Вы думаете?
— Да. Ученые, во всяком случае, занимаются этим вопросом.
— Неужели? Но на чем они основываются, изыскивая новые виды пищи?
— На том соображении, что пищеварение и дыхание — функции очень близкие и, вероятно, могут заменить одна другую. Весь вопрос в том, как изобрести питательный воздух: если ученые добьются успеха, можно будет вдыхать свой обед вместо того, чтобы съедать его. Вот и все.
— Какая жалость, что это ценное открытие все еще не сделано! — воскликнул учитель танцев.— С каким удовольствием я вдохнул бы в себя полдюжины сандвичей и хороший бифштекс!
Предавшись сладкой мечте о воздушных обедах, Тартелетт невольно открыл рот и стал дышать полной грудью, забыв, что с грехом пополам может насытить себя и обычным способом.
Годфри вернул его к действительности.
Нужно было заняться устройством жилища в дупле секвойи: прежде всего очистить дно от мусора и удалить несколько центнеров перегноя, в котором нога утопала по щиколотку. За два часа они едва управились с этой малоприятной работой, но зато их жилище теперь блистало чистотой, хоть при малейшем движении и поднималась пыль столбом.
Толстые, выступающие из земли корни секвойи образовали неровный, но вполне приемлемый пол. В двух противоположных углах друзья устроили себе постели. Тюфяки заменили охапками травы, высушенной на солнце. Со временем Робинзоны рассчитывали изготовить необходимую мебель: деревянные кровати, скамейки и столы. Сохранившийся у Годфри прекрасный нож с пилкой и буравом оказался тут очень кстати. Не следовало жаловаться и на отсутствие света: он свободно лился в широкое входное отверстие, в ненастную погоду можно было есть и работать, не выходя наружу. На тот случай, если для большей безопасности придется вдруг закрыть вход, Годфри рассчитывал проделать в коре секвойи одну или две скважины, заменившие бы окна.
Что касается высоты свода, то, во всяком случае, длинный шест— от десяти до двенадцати футов, который Годфри поднимал над головой, не встречал никаких препятствий, значит, «потолок» находился на большой высоте, на какой именно— предстояло еще установить. Заняться этим можно будет позднее — дело не из срочных.
Весь день незаметно прошел в работе. Годфри и Тартелетт настолько устали, что ложе из сена показалось им великолепным. Правда, из-за него пришлось вступить в борьбу с курами, пожелавшими устроить себе насест тоже внутри дупла. Ничего иного не оставалось, как наломать веток и загородить ими вход.
К счастью, ни бараны, ни козы, ни агути не испытывали подобного искушения, им нравилось пастись на воле, и они даже не пытались перескочить через забор из сухих веток кустарника.
Несколько дней ушло на устройство и оборудование жилища, а также на заготовку провизии. Следовало набрать побольше яиц и моллюсков, корней ямса и плодов манзаниллы. Каждое утро приходилось отправляться на побережье за устрицами. Все это отнимало по нескольку часов, а ведь известно, как быстро летит время, когда у человека забот полон рот.
Посудой им послужили несколько двустворчатых раковин, заменивших чашки и тарелки: их вполне оказалось достаточно для простой еды, какую употребляли наши Робинзоны. Пока что ничего другого им и не требовалось. Стирка белья в реке входила в обязанности Тартелетта, который легко справлялся с нехитрым делом, ибо весь гардероб потерпевших кораблекрушение сводился к двум рубашкам и двум парам штанов, да еще двум носовым платкам и двум парам носков. Во время стирки Годфри и Тартелетт оставались в чем мать родила, но жаркое солнце быстро высушивало белье.
Так они прожили до третьего июля, без дождя или сильного ветра.