— Ну и что же из этого, мистер Реаль?
— Допустим, кости выбросят десять, а удвоенное десять заставит ее, перескочив через шестьдесят третью клетку, вернуться обратно, в шестьдесят вторую. И тогда уже ей ни за что не выиграть партию— две игральные кости никогда не выбросят одно очко. Но,— продолжал художник,— есть еще один нежелательный вариант.
— Какой именно?
— Если бы кости выбросили восемь очков, снова послав мисс Вэг в «тюрьму».
— Никогда!...— вскричала Джовита Фолей.
— Ничего не имею против,— улыбнулась ее подруга,— вернусь и освобожу мистера Реаля.
— Говорю совершенно искренне, я этого не желал бы,— сказал молодой человек.
— И я тоже,— объявила пылкая Джовита Фолей.
— В таком случае, мистер Реаль,— спросила Лисси Вэг,— какое же число очков вы пожелали бы мне?
— Двенадцать, оно отослало бы вас в пятьдесят шестую клетку, в штат Индиана, а не в самые отдаленные районы Дальнего Запада.
— Великолепно! — объявила Джовита Фолей.— Тогда при следующем тираже мы у цели?
— Да, если получить семь очков,— ответил Макс Реаль.
Лисси ответила ему лишь взглядом, он выражал многое, но только не заинтересованность в победе. «Несомненно,— подумала Джовита,— он талантливый художник и его ждет блестящая будущность. Но пусть мне не говорят о скромном положении Лисси, она очаровательна, очаровательна... И не сравнить с этими дочками миллионеров, которые ездят в Европу лишь для того, чтобы сделаться титулованными особами, нимало не интересуясь, есть ли у женихов-князей княжества, а у герцогов герцогства и не разорены ли их маркизы и графы». Но, посчитав, что будет благоразумнее вернуть влюбленных на землю, она заговорила об отъезде.
Тут Макс Реаль высказал несогласие: подруги могли оставаться в Сент-Луисе до восемнадцатого июня, а завтра только тринадцатое. Лисси Вэг тоже казалось, что уезжать немного рановато... Но она ничего не сказала. В конце концов Джовита Фолей настояла на своем. В тот же день вечером молодой человек проводил девушек на вокзал. Когда поезд тронулся, он долго еще стоял на перроне, пока последние вагоны не исчезли в ночной тьме. Игральные кости, тиражи, «тюрьма» и даже дорожные впечатления потеряли для него всякое значение,— он чувствовал себя таким одиноким!
Безусловно, не правы те, кто не желает считаться со случаем. У него не бывает привычек, зато ему свойственны капризы. Последнее наблюдение оправдалось утром четырнадцатого июня.
С девяти часов целая толпа держателей пари осаждала телеграф Сент-Луиса, чтобы узнать число очков, выпавших на долю второго партнера. Результат тиража сразу напечатали в дополнительных выпусках утренних газет: «Пять, из трех и двух, Том Крабб». А так как Том Крабб занимал сорок седьмую клетку, то пятерка отсылала его в пятьдесят вторую, то есть в Сент-Луис. «Тюрьму» должен был немедленно занять чемпион по боксу, а Максу Реалю надлежало отправиться на его место, в Пенсильванию. Во всех агентствах началось страшное смятение, а в отеле, где остановился художник,— стремительный наплыв репортеров и маклеров.
Глава XII
СЕНСАЦИОННОЕ ИЗВЕСТИЕ ДЛЯ «ОТДЕЛА ПРОИСШЕСТВИЙ» ГАЗЕТЫ «ТРИБЮН»
Гарри Кембэл предстал в телеграфном бюро Олимпии в ту самую минуту, когда готовился прозвучать двенадцатый, последний удар часов в полдень восемнадцатого июня. В назначенный срок он был на своем посту, благодаря исключительному достижению двух профессиональных велосипедистов Билла Стэнтона и Роберта Флока. После солидной порции виски с джином сознание журналиста прояснилось, и он узнал содержание телеграммы:
Чикаго. 8 час. 13 мин. Кембэл, Олимпия, Вашингтон. Девять, из пяти и четырех.