Швейцарский Робинзон; Вторая родина,

22
18
20
22
24
26
28
30

Вот как я их мастерил. Взял длинные гвозди, равномерно отшлифовал их и заострил, затем вбил густым рядком в большой железный противень так, что за гвоздями оставался в полтора дюйма шириною свободный край, который я загнул со всех сторон. В образовавшееся углубление был влит расплавленный свинец — осторожно, чтобы не покрыть гвозди; гвозди выступали приблизительно на четыре дюйма над поверхностью, они должны были прочно держаться при обработке льна и одновременно хорошо прочесывать весь пучок. Потом я припаял к основанию железного противня несколько зажимов, чтобы по необходимости привинчивать или прибивать чесалку. Машина была готова к пуску. И матушка возжелала, разумеется, немедленно опробовать ее. Но я остановил ее, посоветовав обождать до наступления тепла. Так и сделали.

Глава пятая

 Прядение пряжи. — Скальный дом. — Косяки сельди. — Открытие хлопка. — Новое поселение. — Строительство лодки. — Голубиный приплод. — Приручение голубей.

Трудно передать словами охватившие нас радость и восторг, когда после долгих, показавшихся почти вечностью ненастных дней небо вдруг прояснилось и выглянуло солнышко. С каждым днем становилось теплее и теплее. Мы выползали из душных покоев с криками ликования, жадно вдыхая свежий воздух. Было невозможно отвести взгляд от свежей, буйно пробивающейся из-под земли молодой зелени. Природа оживала, природа просыпалась от зимней спячки. Каждое божье творение свидетельствовало о нарождающейся жизни. Вмиг забылись недавние горести и печали. Хотелось думать только о лете; предстоящие работы казались детской забавой.

Все наше садово-огородное хозяйство говорило о благополучии; доверенные земному царству семена дали первые всходы, свежие светло-зеленые листочки и веточки украшали деревья; цветы и травы покрыли богатым разноцветным ковром землю. Воздух был напоен запахами и благовониями молодого цветения, птицы оставляли зимние квартиры, порхали и весело щебетали, возвещая многоголосым пением, что грядет весна.

С новыми силами и с новым оптимизмом мы принялись за работу — убирать и чистить Воздушный замок, ибо дожди и опавшие листья основательно его подпортили. Несколько дней потребовалось для наведения порядка: освободили проход по винтовой лестнице, придали помещениям меж корнями прежний вид, подправили все, что пришло в негодность. И наше жилище вновь приобрело вполне пристойный вид.

Затем занялись обработкой льна. На этом настаивала матушка. Я принес вязанки отсыревшего льна и разложил их на сколоченные кое-как козлы возле печи для просушки, а ребятам велел пока заняться скотиной — выпустить ее пастись на свежем воздухе. Когда лен подсох, начали мять его и чесать. Мальчики стояли у стола и били палками льняное волокно, до тех пор пока не отделилась твердая основа. Матушка разминала ее, а я обрабатывал дальше льночесалкой. Получился добротный, можно даже сказать высококачественный, продукт.

— А теперь, дорогой муж, — попросила раскрасневшаяся от работы матушка, — изготовь мне, пожалуйста, еще и веретено, чтобы сучить нитки.

Я опять не посмел отказать нашей хозяйке. И смастерил, как умел, не только веретено, но и мотовило[37]. Довольная матушка тотчас же принялась за работу и так увлеклась, что отказалась идти в поход — не хотела терять драгоценного времени. В кратчайшие сроки она вознамерилась обеспечить нас и нитками, и шнурками, и чулками, и полотном. А чтобы выполнить обещанное, просила на всякий случай оставить ей в помощь кого-нибудь из ребят. Остался Франц.

Остальные направились к Палаточному дому. После зимы и там надлежало навести порядок.

К сожалению, Палаточный дом пострадал намного сильнее Соколиного Гнезда. Палатка лежала на земле, часть парусины унесло ветром. Многие припасы пришли в полную негодность, оставшиеся необходимо было немедленно сушить. Пинаса, к счастью, стояла невредимая, а вот катамаран, напротив, готов был в любую минуту развалиться.

Порох тоже основательно подпортился. И виновен в этом был я, потому что не спрятал как следует три бочонка — оставил под козырьком палатки. Потеря, безусловно, невосполнимая. Но ничего не поделаешь! Пришлось смириться.

Однако нет худа без добра. Частичное разрушение хозяйства побудило меня к активным действиям. Стало совершенно ясно: нужно искать надежное помещение на зимнее время — для людей, для скота, для провианта. Медлить больше нельзя. Припомнилось, что Фриц давно предлагал проделать углубление в скале, а я все колебался, боялся, что не управимся собственными силами, что для такой работы потребуется минимум три или четыре летних сезона. Но теперь я преисполнился решимости — будь что будет! Попытка не пытка.

И вот в один прекрасный день я и мои верные помощники Жак и Фриц снова отправились к Палаточному дому, прихватив необходимые для работы инструменты: кирки, ломы, зубила. На этот раз дома остались матушка, Эрнст и Франц.

Я выбрал подходящее, как показалось, место: обрывистая, вертикально уходящая ввысь скальная стена. Хорошо просматривается бухта Спасения и берег между Шакальим ручьем и выступом в скале. Углем было размечено предполагаемое отверстие, и мы принялись за тяжкий труд каменотесов.

Первый день не дал желаемых результатов — не удалось просверлить ни дырочки, а сил потратили много. Даже отчаялись. Но продолжали упорно свое: сверлить и долбить, день за днем. Со временем появилась надежда.

Непонятно по какой причине порода становилась все мягче. Вскоре, не прилагая особых усилий, ее можно было откалывать и отбрасывать. Поэтому мы быстро продвинулись внутрь на несколько футов. И вот, когда Жак сидел на корточках в глубине пробитой дыры и работал ломом, послышалось:

— Папа, папа! Я пробил ее насквозь, насквозь!

— Насквозь? — переспросил я. — Но ведь гору трудно пробить насквозь.

— Правда, правда! Ура, ура, ура!.. — продолжал кричать сын.

— Отец, подойди, — попросил Фриц. — Жак прав. Смотри, лом прошел сквозь породу, а за ней, кажется, пустое пространство. Видишь, лом крутится во все стороны.