–
– Поехали, – радостно объявил он, резко натягивая веревку и поднимая чудовище-рептилию над землей, пока та не оказалась подвешенной на суку со всеми своими четырьмя футами коричнево-пестрого тела, кончиком остроконечного хвоста касаясь корней сосны.
Отвратительная тварь мгновенно ударила по земле хвостом, а затем притянула сверкающее тело, толстое, как бедро человека, вверх, обернув его вокруг ветви, на которой была привязана, скорчилась в му́ке, затем длинной страшной волной скользнула к земле.
– Извините, друг мой, – сказал де Гранден с усмешкой, рассматривая борющегося змея. –
– Вы его взяли? – Кэндис стремительно поднялся, оттолкнул меня в сторону и схватил плечо нашего узника железной хваткой. – Где мой сын, черт? Скажи мне, или, Боже, я…
– Мистар, отпустите меня! – закричал пленник, извиваясь в руках Кэндиса. – Поверьте, я хорош человек. Я проходил по лесу и увидел, что кто-то оставил фонарь – хороший, новый фонарь, и подошел, чтобы взять его. Когда я попытался достать его с дерева, кто-то подошел и бросил сумочку, и я подумал, что, может быть, в ней есть деньги. Поэтому я забрал ее, а потом мои глаза…
– Ты лжешь! – Кэндис с пеной во рту снова встряхнул парня. Но де Гранден осторожно отвел его руку.
– Мягче, друг мой, – прошептал он. – Помните, нам надо вернуть вашего сына. Возможно, нам удастся только напугать его сейчас, но он будет молчать. В Харрисонвилле есть отделение
– Хорошо, – неохотно согласился Кэндис. – Давайте поедем. Мы можем добраться туда через полчаса, если поспешим.
Огни полицейского отделения высветились в безлунной летней ночи, когда Кэндис остановился перед зданием и вытащил пленника из машины.
–
– О, так ли? – неуклюже ответил дежурный сержант. – Еще одного? Мы получили всевозможные материалы по этому делу: стопка писем высотой в фут; у нас около дюжины телефонных звонков в день, нам предлагают низкую цену за…
–
Он сунул выкупное письмо под нос изумленного полицейского. И пока тот завершал чтение этого послания, он коротко рассказал о приключениях этой ночи.
– Да, похоже, у вас в самом деле есть кое-что, во что мы можем вонзить наши зубы, – усмехнулся сержант. – Где малыш?
Он бесцеремонно повернул заключенного.
– Говори, ты! Будет хуже, если не скажешь.
– Мистар, – пленник выразительно поднял свои узкие плечи, – я не знаю, о чем вы говорите. Я добрый человек, бедный, но добрый. Я ничего не знаю об этом дитё, о котором вы грите. Сегодня вечером я гуляю по лесу по дороге домой, и вижу, что кто-то оставил хороший новый фонарь. Я пошел за ним, потому что он нужен мне в моем доме, и эти жантльмены, которых вы видите здесь, приходят в быстром автомобиле, и – вжух! – что-то бросают в лес. Я думаю, что, может быть, это бутлегеры, бегущие из полиции, поэтому я иду посмотреть, что в сумке, и сразу что-то стреляет прямо в мое лицо – пуф! Это делает меня слепым, и, пока я бегаю, как рыба без воды, эти жантльмены здесь, они поднимаются и говорят: «Ты… ты украл дитё, мы убиваем тебя сейчас, если ты не скажешь нам, где он!» Я не знаю, почему они так говорят, мистар. Я бедный, добрый человек. Не крал я дитё, не крал я ничо. Это не я!
– Хамф! – сержант повернулся к де Грандену, пожав плечами. – Он, наверное, чертов лжец, как большинство из них; но его история достаточно простая. Мы просто засадим его на пару дней и дадим ему время подумать над этим. Надеюсь, он будет готов признать что-то к тому времени, когда мы его привлечем к ответственности.
– Но, мсье, разве вы не понимаете, насколько это абсурдно? – возразил де Гранден. – Пока злодей сидит в злодейской клетке, маленький мальчик, которого мы ищем, может умереть с голоду. Ваша задержка может означать его смерть!