Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

– В таком случае предписан морфин, если я не ошибаюсь, – заметил де Гранден, когда мы уложили девушку на ее кровать.

– Но у нас нет… – начал было я, только чтобы вызвать его усмешку.

– О, но у нас есть, – возразил он. – Я предвидел, что нечто, вроде этого, вероятно, произойдет, и взял некоторое количество препарата вместе со шприцем из вашей операционной, прежде чем мы покинули дом.

Управившись с наркотиком, мы отправились в нашу спальню. Маленький мальчик, спеленутый одеялами, крепко держался в объятиях Грандена. Перед этим мы зашли в студию Данро, зажгли несколько свечей и осмотрели ее работу.

На ее мольберте была видна довольно маленькая сцена: маленький мальчик кричал и улыбался на коленях матери, гордый и счастливый отец стоял рядом, а на переднем плане группа грубых крестьян преклонила колена в счастливом обожании.

– Как бы то ни было, «воздействие», похоже, оставило ее, прежде чем мы спустились по этим секретным лестницам! – воскликнул я, умиленно разглядывая рисунок.

– Вы так думаете? – спросил де Гранден, наклонившись ближе, чтобы осмотреть картину. – Посмотрите, пожалуйста, друг мой!

Подняв глаза на несколько дюймов от доски, на которой была нарисована рождественская сцена, я увидел другую картину, настолько слабую, что ее вряд ли можно было найти, если не искать специально. Набросанная резкими, неровными линиями, она изображала другую сцену: стены сводчатой часовни с рядами вооруженных людей, двое из которых держат детское тело горизонтально перед алтарем, и женщина, одетая только в свои длинные распущенные волосы, погружает в тело маленького человечка лезвие, пронзая его сердце.

– Господи! – в ужасе воскликнул я.

– Вот именно, – согласился Жюль де Гранден. – Добрый Господь вдохнул талант в руки бедной девушки, но силы тьмы продиктовали этот набросок. Возможно, – я не могу сказать точно, – она нарисовала и картину, которую мы видим здесь. И хорошая картина была раньше слабой, но когда я поверг злодеев, злая сцена почти исчезла, а добрая стала преобладающей. Это возможно, и… nom d’un nom!

– Что такое? – потребовал я, когда он повернулся в смятении ко мне и сунул спящего ребенка в мои объятия.

– La chauve-souris – летучая мышь! – воскликнул он. – Я забыл о страданиях меньших перед страданиями больших. Возьмите маленького человечка в нашу комнату и убаюкайте его, друг мой. А я спущусь по этим десятиметровым окаянным лестницам в ту недолговечную и проклятую часовню и освобожу бедное животное от страданий!

– Вы хотите сказать, что снова пойдете в это ужасное место? – спросил я.

– Eh bien, почему бы и нет? – сказал он.

– Потому что… эти ужасные люди… – начал было я, но он остановил меня.

– Друг мой, – сказал он, вытаскивая сигарету из кармана и беззаботно раскуривая ее. – Разве вы еще не поняли, что, когда Жюль де Гранден убивает тварь – будь то человек или дьявол, – она становится мертвой? Там нет ничего, что могло бы нанести вред даже новорожденной мушке, – я торжественно уверяю вас.

VIII

Жюль де Гранден вылил пару столовых ложек бренди в широкий бокал и поднес его к носу, высоко оценив.

– Это так, cher ami. С первого дня я подозревал, что в этом доме есть что-то не совсем подходящее.

Чтобы начать, – помните, что вечером, когда мсье Ван Рипер встретил нас на станции, он сказал, что его предшественник ввез дом, камень за камнем, в эту страну с Кипра?