Золото

Работа проходит теперь в более раскованной атмосфере, хотя количество часов не изменилось, а условия труда такие же тяжелые. Каждый уже вошел в собственный ритм, и я перестал вмешиваться в дело; если даже кто и прерывается на пару минут, чтобы передохнуть или отлить, то сразу же возвращается на свое место.

Наступил сухой сезон, сделалось очень жарко, так что работа в яме перестала быть неприятной. Кроме того люди знают, что после Рождества условия сделаются еще лучше, и что те, кто выдержал эти три сумасшедших месяца и вернутся, будут иметь более привелигированое положение. Я все так же стреляю у них над головами, скорее по привычке, но уже не замечаю характерного выражения лица типа, желающего чего-нибудь стибрить; мужики пашут, уже не думая про золото, то есть — без жадности, автоматически. Так что я и сам могу куда-нибудь ненадолго отлучиться.

Как-то раз, когда отхожу на минутку, вдруг слышу от речки радостные вопли. Когда возвращаюсь, все работают, но лыбятся от уха до уха и искоса на меня поглядывают.

— Ну, и где золото? — спрашиваю я, догадываясь о причине их восторга.

— А вот тут: — указывают мне пальцами на обрыв.

Со склона сорвалось несколько камней, обнажив край огромной золотой жилы. Ее увидали все, но никто ничего не тронул, подождали, пока прийду я и возьму сам.

Я пользуюсь такими вот мгновениями отдыха, чтобы объезжать на лошади мои владения: в планах у меня еще и строительство взлетно-посадочной полосы.

Еще имею удовольствие принимать у себя в гостях инспектора лесного хозяйства. В первый раз он сразу же заявил, что я не имел права вырубить ни единого деревца, ни что либо выкорчевывать без его письменного разрешения, но соглашается смотреть сквозь пальцы на уже случившееся. На второй раз он застает джунгли, отодвинутые метров на пятьдесят дальше, чем ранее; он буквально в шоке от размеров произошедшего несчастья; тут следует прибавить, что два моих работника устроили лесопилку. Я клятвенно заверяю инспектора, что такого больше не повторится, потому что и сам опасаюсь, что сердце у него не выдержит. В третий раз он сам уже предпочитает говорить о чем-либо другом, притворяясь, что не видит сотен нарезанных досок. Когда с грохотом валится срубленное дерево, которому, может, сотня лет, он смотрит в противоположную сторону, и мы продолжаем беседовать про экологию. Понятно, что у меня нет иллюзий, что я убедил его в отсутствии у меня разрушительских наклонностей, но мое ранчо — это единственное в радиусе пары километров место: где можно выспаться с удобствами, посему эти мелкие уступки позволяют ему не куковать ночь в джунглях.

Я всегда обожал изменять собственное окружение? За эти недели, проведенные в кресле-качалке, пейзаж явно улучшился: все в этой зеленой долине росло самым хаотичным и архаичным макаром, мое же ревностное желание перемен превратило ее в упорядоченную пустыню из камней и грязи. Теперь-то здесь намного чище, и все это напоминает лунный пейзаж; но я собираюсь засеять здесь траву.

Мои ребята не жалуются. У них появилось чувство полнейшей безнаказанности. Они уже вступали в коллизиии с законом, но никогда столь откровенно: здесь им разрешается свободно курить марихуану и иметь всех в заднице. Покорение джунглей, наши стычки с соседями, вечное напряжение все это выработало исключительную коллективную солидарность.

Теперь-то это могучие хлопцы, без всяческих усилий таскающие камни, которых раньше не сдвинули бы с места. Они уже привыкли к выстрелам, дождю, грязи, вечной пахоте — ко всему, кроме динамита. Каждый раз, когда я поджигаю бикфордов шнур, происходит беспорядочное бегство.

Как-то Чиче смастерил для меня имитацию динамитного заряда: кусок деревяшки, завернутый в коричневую бумагу с самым настоящим бикфордовым шнуром. Когда же как-то утром всем было слишком тяжко подниматься, я без предупреждения бросил ее в спальню с подожженным фитилем. Через две секунды в комнате было пусто, кто-то выскочил в окошко, другие, вскарабкавшись на двухэтажные нары, проскочили между стеной и крышей, мало кто вспомнил про двери.

Хорошо еще, что у нас мало тяжелораненых: на счету у нашего генератора уже три рассеченные брови и полный комплект передних зубов, но больше ничего, и слава Богу, потому что аптечки у нас нет. Мигель, пробивший себе ногу ломом, лечился самогоном; довольно частые поначалу приступы малярии мы излечивали аспирином, но потом бросили это грязное дело.

Один только Рамон, братец Барбаса, заслужил более тщательной опеки: когда он забивал гвоздь, стенка треснула, из-за чего бедняге прямо на голову грохнул трехметровый динамик. Рамон полетел вниз с распанаханным черепом, поднялся, выворачивая белки глаз, после чего окончательно потерял сознание. Я приказал уложить его в кровать, посчитав, что он уже не жилец из-за кровоизлияния в мозг, ведь для лечения у нас был один только аспирин. Комментарии, поначалу весьма сочувственные, быстренько перешли в шуточки: по мере того, как Рамон все сильнее бледнел, каждый вспоминал, что был его самым лучшим приятелем и требовал себе его зарплату; Барбас орал громче всех и выиграл, потому что был его братом, остальные тут же начали делать ставки, касающиеся вероятности остаться в живых, а потом и времени смерти.

Это была долгая, бессонная ночь. Никогда до того Рамон не был предметом такого интереса: ежеминутно кто-нибудь приходил узнать о его состоянии; кое-кто вообще утверждал, что он уже умер, и следовало выискивать очень слабенькие признаки жизни. По мере того, как шло время, на беднягу посыпались проклятия проигрывающих; я же следил, чтобы никто не махлевал. На следующий день Рамон проснулся в полдень из-за чего нажил себе массу врагов. Я же дал ему один выходной.

* * *

Во время визита Рональда Рейгана в Коста Рику мы имели удовольствие посещения антитеррористической группы. Мы как раз направлялись к реке, как внезапно пара десятков мусоров в пятнистых комбезах выскочила из зарослей и окружила ранчо. История повторяется, но я заметил, что со времен Серро де Оро произошел значительный прогресс, потому что на сей раз полицейских было в два раза больше.

Напряжение довольно быстро спало, когда до них дошло, что имеют дело всего лишь с безопасным лагерем золотоискателей, их командир объяснил мне причину своего прибытия: использование динамита и преувеличенные россказни обитателей Оса, которые описали нас как лагерь партизан, имеющих в своем распоряжении тяжелое вооружение; слухи об этом добрались до ушей министра безопасности, которого визит Рейгана довел до параноидального состояния.

Офицер рассказывает, что на случай, если первый отряд будет перебит, готовы к взлету забитые солдатами вертолеты.

Впоследствии от Уребы мне довелось выяснить, что по радио обещали широкомасштабную операцию, целью которой была бы ликвидация лагеря террористов; для этого под ружье была поставлена половина всех вооруженных сил на юге страны. Но тут следует заметить, принимая во внимание, насколько усталые, измотанные тасканием тяжелого боевого вооружения прибыли они на место, что в стычке с настоящими партизанами долго они бы не выдержали.

При случае узнаю, что против нас имеется невероятное количество жалоб.