— Малярия?
— Да. Я возвратился из Африки. Сейчас у меня не менее сорока трех градусов температуры.
Один из пьющих утренний кофе гогочет.
— Это просто невозможно. При сорока трех градусах вы бы не могли ни стоять на ногах, ни говорить. Вы бы просто бредили.
Бородатый поддакивает.
Ну как объяснить этим коновалам? Беру себя в руки и терпеливо говорю бородачу:
— Я принимаю много наркотиков, поэтому привычен к возбужденным состояниям. Приступы у меня уже бывали. Сейчас же мне нужен только хинин, чтобы немного притормозить этот процесс.
— Но мы же не можем выдать вам лекарство просто так!
Это уже выбивает меня из равновесия. Я уже собираюсь послать их всех к чертовой матери и уйти, когда бородатый хватает меня за руку.
— Сейчас мы измерим вам температуру, и вы сами удостоверитесь, что мой коллега прав.
Буквально через пару минут, поглядев на термометр, он меняет свой тон.
— Вас нужно немедленно госпитализировать!
Вся эта дискуссия лишь ухудшила мое состояние. Чувствую, как меня заливает жаркая волна, глаз застилает темнота. Мой дружок Джеки с помощью врачей поддерживает меня, после чего я понимаю, что меня укладывают на носилках.
— Нет. Я хочу всего лишь немного хинина, вот и все.
Джеки что-то говорит, когда меня несут по коридорам. Но ведь у меня совершенно нет времени валяться по больницам! Нужно заниматься конвоем.
А через минуту я теряю сознание.
Я плыву. Просыпаюсь, все где-то вдалеке. Какие-то звуки, кто-то прикасается ко мне. Я снова теряю сознание, после чего прихожу в себя в сиянии электрического света, от которого режет глаза. Оказывается, ко мне обращается медсестра. Снова день, потом постепенно время нахождения в сознании увеличивается. Да, я все осознаю, но чувствую себя паскудно. Горячка не спадает, и невозможно узнать, что же со мной происходит. Справа от меня располагается ряд кроватей. Мой сосед — маленький старикашка, который не пошевелился с тех пор, как я здесь нахожусь.
Медсестра — это пожилая женщина с крикливым голосом, которая постоянно вопит. Как только заходит в палату, тут же выступает на какого-то больного в двух-трех койках от меня, все время одного и того же. То ли ее вообще никогда не трахали, то ли плохо, так что теперь она отыгрывается на бедняге. Слушать это просто невозможно.
Поначалу я чувствую внутри себя ледяной холод, потом начинаю пылать. Прошу поменять мне постельное белье, мокрое после каждого приступа, но старуха ни о чем не желает слышать. Белье меняют по утрам, сейчас же время неподходящее.
Единственные сносные мгновения во всем этом бардаке — это посещения Джеки. Пару раз в день я слышу его делано веселый голос: «Ну как оно дела, братишка» и просыпаюсь. Он разговаривает со мной, после чего мне делается получше.