Райт еще не успел коснуться кнопки звонка, украшенного бронзовой львиной головой, как дверь бесшумно распахнулась — будто отскочила сама собой под воздействием скрытой пружины. Вошел и, опустив глаза, увидел существо. едва доходившее ему до пояса. Это был карлик с несоразмерно большой головой и старческим, пожелтевшим, увядшим лицом, искаженным гримасой. «Бог Бес[9], — подумал Райт, — немного кривой, в сером».
Электрическая лампа без абажура, которую внес уродец, осветила Райта и эту карикатуру на человека. Голые стены с крючками, на них висят плащ и шляпа Стакена.
Карлик протянул детскую руку, схватил шляпу и трость и ждал, пока Райт не набросил ему на плечи свой плащ. Маленький человечек, весь нагруженный, исчез за стеной, где послышались шаги. Перед Райтом возник Стакен, заполнив собой весь дверной проем — в широком, светлом, старомодном халате, производившем впечатление священнической ризы.
— Очень рад приветствовать вас у себя, — сказал Стакен несколько торжественным тоном, протянув руку Райту. Тот с почтением пожал руку профессора.
Не выпуская руки гостя, Стакен потянул его в полутемную комнату. Из соседней двери, за которой исчез карлик, на паркетный пол упала полоска света. Стакен шел вперед большими шагами. То, что увидел Райт, могло бы быть музейным собранием, хотя и не все в нем отличалось целенаправленностью, характерной для систематических коллекций. Но собрание Стакена не было беспорядочным набором случайных предметов. Все здесь имело внутреннюю связь и жило общей жизнью. Чувствовалось, что Стакен живет той же жизнью. Статуи, пусть и разные, принадлежали к одному семейству. Богиня Бастет[10] с львиной головой и павиан Тот[11] на постаментах перед столом — напоминавшим алтарь, но предназначенным, вероятно, для работы — чувствовали себя как дома. Кувшины на полках у стен выглядели предметами повседневного обихода хозяина.
С первого взгляда можно было оценить научную важность собранных здесь древностей, однако Райта заворожило нечто иное. Он ощутил атмосферу чего-то близкого, родного, словно вернулся в детство, к началу сознательной жизни, когда его окружали любимые вещи. Музейное собрание было близко ему лишь формально, но здесь он точно возвратился в отчий дом после долгого расставания.
Райт снова услышал слова: «Приветствую вас у себя» — и с этими словами вошел Стакен с другим светильником в руке. На нем был уже не старомодный халат, а белое облачение жреца. Райт, избавившись от пальто, шляпы и трости, словно забыл о современности.
Оба сели на низкие кресла. В подсвечниках, наверняка происходивших из древнего святилища, мерцали восковые свечи. Воск капал медленно и тоскливо, заледеневая натеками. Царила мертвая тишина, как будто над этими комнатами нависла вечность.
— Припомните наш разговор, — зазвенел голос Стакена. — …Я предостерегал вас от искушений на пути ученого, который чает добраться до святая святых мудрости, сокрытой ушедшими веками. Только немногим это удается. Но все запретное манит… Я пытался подчеркнуть опасность соблазнительной красоты старинных форм жизни, ибо она препятствует познанию истины. Вняли ли вы моим предупреждениям?
— Нет, — ответил Стакен за Райта. — Что ж, я видел, как ваши представления о прошлом обращаются в прах. Мудрец прозревает путь вечного солнца, а глупец радуется, когда солнце восходит, и грустит, как оно заходит. Бесстрастная вечная мудрость не знает ни печали, ни радости. Она знает только себя и черпает из себя самой.
Это поучение, произнесенное с глубокой убежденностью и одновременно правоверным фанатизмом, не произвело особого впечатления на Райта. Слова хотели подчинить его себе, но лишь укрепили его собственную веру в правильность избранного пути.
А Стакен продолжал:
— С той минуты, когда вы ступили на небезопасный путь исследования жизненных форм, вы начали им поддаваться. Не вы становитесь над жизнью, но она побеждает вас.
Раздражение Райта нарастало. Он следил острым взглядом за шевелящимися губами профессора. «Способен ли Стакен кого-либо поцеловать?» — подумал он.
То, что говорил Стакен, уже было изложено в книгах профессора. Он славился как знаток египетского мировоззрения, авторитет в иероглифике, живой представитель угасших истин, защитник таинственных образов, что более тысячи лет повторялись как нечто неизменное, но для всех, даже жрецов — непонятное, вплоть до окончательного упадка Египта.
Какие желания может испытывать этот бездушный человек, нелюдимый фанатик с иссохшими веками, похожими на пожелтевшие листья?
В Райте проснулось воспоминание о жаждущем взгляде. Мэри? Нет, нет… Сабина Гропиус? Нет; она всегда поворачивалась к нему своим египетским профилем, но никогда не смотрела прямо. Чьи же это могли быть глаза?
— Да, дорогой Райт, еще не поздно. Я понимаю, что вы следуете порыву, но истина должна быть выше этого.
— Господин профессор, вы обещали показать мне рукопись.
Наступила тишина — слышен был только шелест бумаги, судорожно скомканной в пальцах Стакена.
ebooksa