...при исполнении служебных обязанностей. Каприччиозо по-сицилийски

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вы, что же, не верите нашим славным органам? Имейте в виду, сомневающийся — враг.

— Я не сомневаюсь. Я хочу знать правду и помочь правде, если она запятналась ложью.

— Чьей? — закричал человек. — Чьей ложью? Мы стиснуты со всех сторон врагами! Классовая борьба обострилась, как никогда! Частные ошибки исправлены. Общая линия — кристальна и честна! Мне стыдно слушать вас, Струмилин. Вы ли говорите это: герой и коммунист?

Человек то начинал кричать, то, глухо откашлявшись, переходил на шепот. У него были очень быстрые руки с разработанными кистями. Он то и дело передвигал по полированному столу мраморные туши чернильного прибора.

— Не знай мы вас, можно было бы расценивать ваше письмо как вражеское. Но мы тут посоветовались с товарищами, и я еще раз просмотрел дело Леваковского. Он шпион. Он сам сознался во всем, этот ваш Леваковский.

И человек протянул Струмилину два листка бумаги, на которых почерком Леваковского было написано все о связях с немецкой и японской разведками и с бухаринским подпольем.

Струмилин читал и чувствовал, как у него холодеют руки и ноги: так страшно было все написанное Леваковским. Он кончил читать, возвратил два листка, исписанных убористым почерком, и сказал:

— Спасибо, товарищ комдив. У меня больше нет сомнений.

…Лишь много лет спустя Струмилин узнал, как смогли добиться от Леваковского таких лживых показаний…

— И все-таки ты не прав, Ефим, — сказал Струмилин, поставив новую пластинку, — честный не может быть подлецом. Честный может быть обманут. Только он не может быть ни подлецом, ни трусом. Подлецом может быть враг.

Из лунки высунулась усатая мордочка нерпы. Ефим вскинул карабин.

— Не надо, — попросил Струмилин, — пусть слушает. А собакам мы раздобудем сушеной рыбы в зимовке.

— Жаль бить?

— Жаль. Не мы ее нашли, а она нас. Это не охота, это убийство…

Когда пурга кончилась, Струмилин пошел гулять. Он лазал по торосам, рассматривал медвежьи следы и жалел, что охота на медведей запрещена: следов было много, все они были свежие, не иначе как ночные.

Потом они приготовили на газовой плитке обед, выпили спирту, и Струмилин, забравшись в мешок, лег спать. Он любил спать на снегу: после такого сна он чувствовал себя помолодевшим.

Вернувшись, Струмилин первым встретил Богачева.

— Павел Иванович, ключ от замка у вас?

— Да.

— Дайте, пожалуйста, а то у меня портфель остался в самолете, а там фотографии — боюсь, отсыреют или покоробятся.