– Спасибо, – поблагодарил я. – Но ведь я еще не закончил. Сначала вернемся к вопросу с Анастасией. Я недаром произнес фразу, что вы ей – не отец. Вскрылись некоторые обстоятельства, которые дают мне моральное право запретить свидание якобы «отца» с якобы «дочерью».
– Это еще что такое вы выдумали? – спросил он, но теперь уже менее грозно. Видно, выстрел попал в цель.
– Данные обстоятельства проясняют мне ваше жестокое отношение к Анастасии, – продолжил я. – На ее матери вы женились тогда, когда она уже была беременна. Чужой ребенок, только и всего. В этом нет ничего плохого, напротив, выглядело бы даже благородно, но лишь в том случае, если бы вы относились к ней как к своей собственной дочери. Я не знаю, почему так не произошло. Наверное, особенности вашей психики. Возможно, вы больны и могли бы стать моим пациентом, при желании. Я бы не отказался, поскольку это интересный случай. Но вы все тридцать лет, выдавая Анастасию за родную дочь, ненавидели ее, культивировали в себе эту ненависть. Лучше бы вы убили ее сразу, что ли. Не мучили бы ни ее, ни себя.
– Откуда… откуда вы это знаете? – спросил Шиманский, плохо скрывая растерянность.
– Из дневника Елены Глебовны Стаховой, – ответил я, пожимая плечами. Мы уже дошли до пруда и остановились на берегу. – Не надо много болтать в постели со своими любовницами. Там вообще встречаются чрезвычайно интересные вещи. И о Ползункове, дружке вашем. И не только о вас, но и о других тоже. Которые с этим же числом на лбу ходят. Да вы, Владислав Игоревич, и приперлись-то сюда не за Анастасией, а за этим дневником и кассетами. Не так ли?
– Еце документы? – угрюмо спросил Шиманский. – У вас?
– Могу сказать одно: у девушки их нет. Так что не тревожьте ее напрасно. Зубавин может отдыхать.
– Отдайте их мне, – потребовал магнат. Ему сейчас изменила выдержка: он даже сжал кулаки. Мы стояли на берегу пруда, как два непримиримых противника. Потом он немного сменил тон: – Вы были со мной откровенны, я буду тоже. Мне этот дневник и кассеты не так уж и нужны. Мало ли что может наплести дрянная девчонка? Ей никто не поверит. Прокуратура у меня схвачена. Газеты и суды – тоже.
– Так уж и все? – усмехнулся я.
– Ладно, скажу еще честнее. В стране сейчас происходит непонятно что. Демократия в опасности. Лишний шум мне ни к чему. Мое положение стало не так устойчиво.
– «Ваша демократия», – поправил я. – Когда можно лишь безнаказанно воровать и распродавать государство – тысячелетнюю державу! – по кусочкам. Когда же прекратится этот бардак?
– А Россия вообще страна дураков и предателей, – брезгливо сказал он. Где-то я уже слышал эти слова. И мне сейчас просто надоело с ним разговаривать. Спор наш был беспредметен. Я устал.
– Уезжайте, – вновь повторил я. – Это лучшее, что вы можете сделать для «этой страны».
Я не стал ждать ответа. Просто повернулся и пошел к Дому.
– Я еще повоюю! – прокричал он вслед. – Верните документы!
– Нет! – откликнулся я, махнув рукой.
– Стойте!
Его возглас принудил меня остановиться. Шиманский подбежал ко мне и зашептал:
– Ладно, я согласен выкупить эти чертовы дневник и кассеты. Они мне необходимы. Сколько вы хотите получить? Сто, двести тысяч? Наличными. Полмиллиона? Нет?
– Нет, – я покачал головой.