— А кто?
— Не знаю. Я на подворье была при царе-то.
— Зато когда изымали монастырские ценности, вы были там, в монастыре.
— А вот и нет, — словно поддразнивая Михеева, качнула головой вбок Мезенцева. — Я в то время в обители не была. Отпустили меня в деревню, мать хоронить. Месяц там находилась.
— Эвон как, — усмехнулся Михеев.
— Можешь проверить. Книги церковные посмотри, запись об отпевании есть. В сельсовете справься, там сторожем старичок служит, соседом нашим тогда был, помнит.
— А за муку когда садили?
— Это уж после, когда вернулась.
— И о шкатулке больше не слыхали?
— Не слыхивали. А была она? — не то интересуясь, не то сомневаясь, спросила Мезенцева. — Если и была, так…
— Что — так?
— Что с возу упало…
— То подобрать можно, — подхватил Михеев.
— Подбирай, если знаешь, где, — зло и насмешливо глянула ему в глаза Мезенцева.
— А вы знаете?
— А я и не теряла.
«Язычок остер!» — оценил про себя Михеев ее быстрые и находчивые ответы. Заглянув в составленный по допросам список знакомых игуменьи, спросил:
— Кто такой Томилов?
Мезенцева ответила не сразу. Казалось — думает, изучающе вглядываясь в Михеева.
— Нет, не припомню.