— Война… Война… Война…
Не кричали люди, а выдыхали это короткое слово. Оно задерживалось на еле шевелящихся губах. Оно занимало самое главное место в жизни, вытесняя все заботы, малые и большие.
— Война… Война…
Червонный Гай, так привыкший к одному шуму — лесному, привыкший к песням, к смеху, получил сразу взамен другой шум — металла, другие песни — непонятные, пьяные, другой смех — злой, торжествующий.
— Война…
Уже барабанили в окна, по-хозяйски требовательно, чужие ладони и кулаки.
— Выходи!
Уже стучали по косякам дверей кованые сапоги, глухо били приклады автоматов.
— Выходи!
Вскоре все жители были согнаны на небольшую площадь перед зданием райкома партии.
Низенький человек вбежал на крыльцо. За ним поднялся гитлеровский офицер — медленно, степенно.
Низенький угодливо поклонился ему и, подняв руку, обратился к жителям:
— Отныне Советской власти нет. Власть принадлежит Германии. Ее представляет комендант города господин майор фон Штаммер. Господин комендант с сегодняшнего дня приступит к знакомству с населением.
И начались повальные аресты…
ГАРНИЗОН В ЛЕСНОЙ ГЛУШИ
Степан Иванович, поднявшись с места, медленно подошел к окну. Он долго простоял так, заложив руки за спину и глядя на темный лес, словно пытаясь кого-то разглядеть в его чаще. Мерно тикали ходики, висевшие в простенке между окнами.
— Пройти не дают эти сволочи, — заговорил, не оборачиваясь, начальник разъезда. — Хочешь воевать — воюй с армией! Хочешь испытать свою силу — померяйся силой с нашими солдатами! Нет, им надо грабить, жечь… Звери! Даже детей… Как вспомню — дрожь пробирает, злоба душит…
Степан Иванович тяжело опустился на лавку.
— Была у нас стрелочница Матрена, ты ее знаешь, — повернул он голову в сторону Опанаса Гавриловича. — У этой самой Матрены внук, лет десяти парнишка. Позавчера возвращался он с озера и нес несколько рыбешек. Видно, наловил сам. А в это время на разъезде стоял немецкий эшелон. Увидели мальчугана фашисты, загородили дорогу. Один из них спросил что-то у него, тот не понял и хотел пройти своей дорогой. Солдат толкнул мальчишку, сказал своим несколько слов. Те захохотали.
Я стою на платформе, все вижу. Солдат снова спросил, о чем-то мальчугана, показывая на рыбу. Мальчуган отвечает: «Не продается» или что-то в этом роде. Солдат схватился было за рыбу, но мальчишка вывернулся. После этого и пошло: солдат снова к нему, схватил в охапку да и направился к голове поезда. Я еще подумал: «Они, оказывается, и шутить умеют, вишь, как играют с ребенком». Солдат шел к паровозу решительно. За ним, спотыкаясь, хохоча, тянулись гитлеровцы. Дошли они до паровоза. Солдат, не задерживаясь, поднялся туда… Через несколько минут спустился… уже один.