— Да, — тихо ответила она, не поднимая глаз.
— Я почему спрашиваю…, - тут сама собой возникла пауза.
Я вдруг понял, что реально волнуюсь. Да и эта часть разговора самая рисковая. Если она сейчас задумается, а почему я собственно это говорю, то может возникнуть вопрос, а почему я это говорю. И еще я кое-что понял. Что я уже не играю, мне, в самом деле, несколько страшновато стало выкладывать другому человеку свое маленькое увлечение.
— Вы не могли бы посмотреть мои стихи тогда? — выложил я, чувствуя, как по телу пробежал некий озноб что ли.
— Ваши? — Нина приподняла брови.
Сильно, видать, я ее удивил.
— Да, — сказал я и продолжил, чувствуя в груди странный подъем. — Мне просто хотелось бы, чтобы их оценил человек, который сам пишет.
— Ну, я не знаю…, - растерянно произнесла Нина.
— Нина, я не требую развернутого анализа, — сказал я, а в глубине росло удивление над самим собой.
Что-то странное происходило, я переставал контролировать процесс! Но самая хохма, что мне это нравилось!
— Я не Пушкин, вы не Белинский. Мне важно исключительно ваше мнение, — хорошо сказал, самому понравилось. — И даже не мнение, а скорее впечатление.
Восьмой час вечера. Уже смеркалось, осень все же. Но было относительно тепло, холодный ветер, дувший весь день, утих. Казалось не осень на дворе, а наоборот, начало весны.
— Вы знаете Женя, — говорила Нина. — В ваших стихах есть чувство. Но они…
Она запнулась, подыскивая видимо необидное слово.
— Сыроваты? — подсказал я.
— Да, наверно. Слишком правильны, — кивнула девушка и торопливо добавила. — Только это мое личное мнение.
Мы помолчали.
— Одно мне очень понравилось, — сказала она, наконец.
Я вопросительно изогнул бровь.
— Оно короткое. О девушке. Видимо она вам сильно нравилась.