Половину времени он совершенно погружен в свои мысли и едва ли замечает, где он находится и что делает.
Во-вторых, он скрытен до последней степени. Он беспрерывно работает над какими-то бумагами и картами, но сейчас же убирает их, когда я вхожу в каюту. Я твердо уверен, что у этого человека на уме какой-то тайный план, и пока нам еще предстоит зайти в какой-нибудь порт, он будет тщательно скрывать его. Вот впечатление, какое я вынес, и оказалось, что и Биль Сканлан того же мнения.
— Скажите, мистер Хедлей, — обратился он ко мне как то раз вечером, когда я сплел в лаборатории, исследуя степень насыщенности солью проб, взятых во время наших гидрографических исследовании глубин, — как вы себе представляете, что на уме у этого голубчика? Как вы думаете, что он собирается делать?
— Я предполагаю, — сказал я, — что мы будем делать то же, что до нас делали «Челленджер» и дюжина других специальных судов, и прибавим еще несколько образцов к списку рыб и еще несколько пометок на карту измерений глубины моря.
— Ничего похожего, — сказал он. — Если это ваше мнение, вам придется угадывать еще раз. Прежде всего — зачем я здесь?
— На случай, если что-нибудь произойдет с машинами, — сказал я наугад.
— Машины — пустяки! Судовые машины под наблюдением Мак-Ларена, инженера-шотландца. Нет, сэр, не для того, чтобы двигать донкой прислали из Меррибанка такого высокого специалиста, как я. Не даром мне в неделю дается пятьдесят монет. Пойдемте-ка со мной и я открою вам глаза.
Он вынул из кармана ключ, открыл дверь в задней стене лаборатории, и вниз по лестнице мы спустились в отделение трюма, которое было совершенно свободно, если не считать стоявших там четырех больших, блестящих предметов в огромных ящиках, полуосвобожденных от соломы. Это были плоские стальные листы со множеством скреплений и заклепок по краям. Каждый лист был около десяти футов в квадрате и в полтора дюйма толщиной, с круглым отверстием в восемнадцать дюймов посредине.
— Что это, чорт возьми, такое? — спросил я.
При моем удивлении странное лицо Биля Сканлана, — он похож не то на водевильного комика, не то на профессионального борца, — растянулось в улыбку.
— Это мой детеныш, сэр, — произнес он. — Да, мистер Хедлей, вот для чего я здесь. У этой штуки имеется стальное дно. Оно — в том большом ящике. Потом есть крышка, вроде аркообразной, и большое кольцо для цепи или веревки. А теперь взгляните-ка на дно нашего судна.
Там находилась четырехугольная деревянная платформа с выдававшимися в каждом углу винтами, показывавшими, что она снимается.
— Тут двойное дно, — сказал Сканлан. — Может быть, этот голубчик просто спятил, а может быть в башке его больше, чем мы знаем, но если я его правильно прочитал, он собирается построить что-то вроде комнаты, — окна сложены здесь, — и спустить ее через дно судна. У него тут электрические прожекторы, и я думаю, что он предполагает освещать ими воду через круглые отверстия и смотреть, что там кругом делается.
— Если бы это было у него на уме, он мог бы вставить стекляную панель, как на судах на острове Каталина, — сказал я.
— Вы говорите умные вещи, — сказал Биль, почесывая голову. — Я теперь ничего не понимаю. Одно только верно, это, что я послан в его распоряжение, чтобы помогать ему как могу с этой дурацкой штукой. Он до сих пор ничего не говорил, ну и я сказал столько же, только я буду нюхать кругом. А если я не буду торопиться, я узнаю все, что нужно узнать.
Вот каким образом я впервые коснулся края нашей тайны. После этого мы попали в отвратительную погоду, а потом стали работать, ловя рыбу неводом на большой глубине к северо-западу от мыса Джуба, делая наблюдения температуры и ведя записи процентного содержания соли Это — спортивное занятие, драгирование морских глубин с Пегерсоновскпм неводом, раскрывающимся в ширину на двадцать футов для всего, что проходит мимо него. Иногда он спускается на четверть мили — и приносит наверх рыбу одного сорта, иногда на пол мили — и улов совершенно другой. Каждый слой океана имеет своих особых обитателей так же точно, как и отдельные материки. Иногда мы поднимали со дна пол тонны прозрачного розового студня, первобытную материю жизни, или это оказывалось тиной, превращавшейся под микроскопом в миллионы маленьких, круглых, образующих как бы сложную сетку, шариков с аморфной грязью между ними. Я не стану утомлять вас всеми этими brotulidae, macruridae, ascidiae, holothuria, polyzonium, echinodermata, но как бы то ни было, вы можете поверить, что в море имеется богатая жатва и что мы были усердными жнецами. Но у меня все время было такое чувство, что сердце Маракота не участвует в нашей работе и что в этой странной, высокой голове египетской мумии были совсем другие планы. Все это казалось мне испытанием людей и пробой условий, прежде чем начнется настоящее дело.
Я дошел до этого места в моем письме, когда я выбрался на берег, чтобы прогуляться в последний раз в виду того, что мы отплываем рано утром. Может быть, я сделал и хорошо, что пошел, потому что на пристани был ужаснейший шум и в самом сердце его находились Маракот и Биль Сканлан. Биль — немножко задира, и руки у него постоянно чешутся, но вид полудюжины дагосов[1]), с ножами в руках окружавших моих спутников, производил жуткое впечатление, и я как раз во-время прибежал к ним на выручку. Оказалось, что доктор нанял нечто, называемое тут экипажем, проехал половину острова, изучая его геологическое строение, но совершенно забыл, что у него не было с собой денег. Когда настало время расплаты, он не мог заставить понять этих идиотов в чем дело, и извозчик забрал его часы, чтобы быть уверенным, что ему заплатят. Это заставило Биля Сканлан проявить свою деятельность, и они оба оказались бы на земле со спинами, похожими на подушки для булавок, если бы я не поправил дело долларом или двумя, отданными извозчику, и пятидолларовой бумажкой для парня с фонарем под глазом. Таким образом все кончилось благополучно, и Маракот был более похож на человека, чем когда-либо до сих пор.
Когда мы вернулись на судно, он позвал меня в маленькую каюту, которую оставил себе, и поблагодарил меня.
— Кстати, мистер Хедлей, — сказал он, — насколько я знаю, вы не женаты?
— Нет, — ответил я, — не женат.
ebooksa