Митра,

22
18
20
22
24
26
28
30

Я был поражен его словами, — продолжал доктор Иоахим. — Не задал ему тогда ни одного вопроса, думал, что сделаю это позже. Но, к сожалению, эта с ним встреча — как с человеком здоровым — была последней.

— Как вы считаете, это из-за ухода Ширин произошла потеря психического равновесия?

— Трудно это назвать полной потерей психического равновесия, хотя оно довольно сильно расшатано.

Коляска остановилась у психиатрической лечебницы. Маргит и доктор Иоахим направились в кабинет директора. Тот проводил их в палату, где находился барон фон Витгенштейн. Прямой и неподвижный, Карл лежал в постели. Пустым взглядом посмотрел он на дочь, до его сознания не дошло, скорее всего, что это именно она. На лице барона застыла слабая улыбка, из уголка рта тянулась поблескивающая струйка слюны, и только она, как ни странно, свидетельствовала о том, что барон еще жив.

— Это страшно, — прошептала Маргит, касаясь ладонью влажного лба отца. При помощи доктора Иоахима она перенесла барона на инвалидную коляску и вывезла в больничный сад. С ужасом она заметила, что ее отец совершенно не реагирует на окружающую обстановку.

— Странно, — сказал Иоахим. — Я ежедневно посещаю барона, и еще вчера его глаза реагировали на движение. Сейчас у меня такое впечатление, что паралич прогрессирует.

— Возможно ли, чтобы змеиный яд действовал так долго?

— Этого нельзя исключать, хотя за время своей практики я не встречался с таким случаем.

Маргит опустилась на колени рядом с отцом и долго на него смотрела.

— Почему они сделали это с тобой? — прошептала она.

— Что вы имеете в виду? — спросил Иоахим.

— Ничего… Просто так, у меня вырвалось. Для подозрений у меня нет никаких оснований. Доктор, случалось ли вам чувствовать, что все, что вас окружает, все, что вы видите и слышите, — все совершенно реально, но, несмотря на это, невозможно в это поверить?

Доктор Иоахим беспомощно развел руками. Барон все еще смотрел перед собой ничего не видящими глазами.

* * *

В тот день Наргис не могла найти себе места. С нетерпением ждала послеобеденной поры. Сидя в своей комнате, девушка перебирала платья, подаренные ей Ширин. Примерила одно, потом другое, разглядывала свое отражение в зеркале и снова переодевалась. В углу комнаты у стены сидела ее мать.

— Боишься, дочка?

— Я столько лет мечтала увидеть его, а теперь, когда этот день пришел, от одной мысли о нашей встрече я вся дрожу.

— Чего же ты боишься, детка? Ты выросла и стала красивой девушкой, и, что самое главное, достойной своего отца. Когда я рассказала ему, что ты умеешь читать и писать, и даже читаешь книги, он поцеловал мне руку.

— Но я все равно боюсь.

— Я скажу тебе кое-что, только не говори отцу. Он мне сказал: «Меня уже ставили к стенке, били, пытали. Никогда я не испытывал страха, а вот теперь боюсь. Боюсь, думая, как она меня воспримет». Видишь, детка, он тоже постоянно думал о тебе, мечтал об этой встрече и теперь боится, как и ты.

— Тогда я надену самое красивое платье, — сказала Наргис, выбирая голубое, которое особенно хорошо оттеняло ее смуглую кожу.