Митра,

— Да. Мы можем идти…

Тем временем Кристина вышла в сад, отодвинула ветки винограда, достала из кармана ключи и вдруг услышала лай пса. Быстро спрятала ключи, притаилась возле стены.

Наргис и Генрих также услышали лай Цезаря.

— Подождем минуту, — прошептала девушка. — Когда же успокоится, я выйду одна и проверю, безопасна ли дорога…

Напуганная Кристина вернулась в спальню. В темноте задела ногой стул и разбудила Августа.

— Куда ты ходишь по ночам?

— Хотела проверить…

— Что проверить?

— Ничего… Этот проклятый барбос…

Овчарка перестала лаять. Наргис приоткрыла дверь, выглянула во двор, успокоилась и вернулась к Генриху.

— Мы можем идти.

— Ох, чуть не забыл забрать свое солнышко, — сказал Генрих, снимая со стены картинку, на которой изобразил глаза Ширин в ореоле солнечного блеска.

— Пусть господин это оставит. Я говорила вам, что солнца там будет в избытке.

— Это мой талисман. — Генрих спрятал рисунок под мышку.

Беглецы потушили лампу и вышли из подвала. Наргис закрыла дверь.

Луна спряталась за тучи, и они передвигались вдоль стены дома в полной темноте. Генрих споткнулся о камень и даже не почувствовал, как потерял свой талисман. Черным ходом они прошли в кухню, оттуда в комнату служанки. Со двора доносился лай пса. Спрятавшись за портьерой, Наргис следила за двором. В окно выглянул Ганс и позвал:

— Цезарь! Иди домой!

Витгенштейны еще не уснули. Август, услышав голос Бахмана, выглянул в сад.

— Темно, хоть глаз выколи. Ничего не видно… — сказал он Кристине.

— Боюсь…