— В прошлый раз я сказал неправду. Якоба я не видел.
— На лошади ехал, наверное, через лес?
— Да.
— Никого не встретил и ничего не видел?
— Клянусь жизнью своей, не видел.
— Вспоминай, где провел час?
— Не знаю, — с обидой в голосе произнес Лану, — вначале заехал на мызу Соостеров, от них к дому Кукка, и все. Я не знаю. Хоть убейте! — И сказал по слогам: — Ей-богу, не знаю.
— Но все указывает на тебя — и время, и место, и даже твои слова.
— Ну не убийца я, не убийца. Не мог я убить Вену. Это единственная женщина, которую я любил, единственная. И это была не похоть, — в глазах Лану выступили слезы, — как с другими. Те только женщины, которых хотелось приручить, а вот с Вену было не так. Да, я знал об этом старом черте Айно, но сделать ничего не мог. Я слишком слаб. — И Шаас заплакал.
Кирпичников молчал. Он давал возможность собеседнику успокоиться, не впасть в обычное истерическое состояние, присущее людям слабой воли.
— Не знаю, Аркадий Аркадьевич, где я провел злополучный час. Поверьте, не знаю.
— Хорошо, оставим время в покое. Вы, Лану, не знаете, кого Якоб Кукк навещал в Тапе?
— Отчего же? — Шаас даже позволил себе улыбнуться. — Бывал он у брата Петера, но довольно редко, в большинстве случаев навещал сестер, простите, что не могу вспомнить их фамилию.
— Улицу-то вы знаете?
— А как же? Улица Пикк, собственный дом недалеко от Второй начальной школы, если не ошибаюсь, под номером двадцать один, — он сощурил глаза, словно вспоминал, — да, точно, двадцать первый.
— Вы следили за Кукком?
— Было дело, — Лану смутился. — Жена у Якоба оказалась крепким орешком, вот и пришлось проявлять чудеса изворотливости, чтобы добиться ее расположения.
— Понятно, — серьезное выражение не сходило с лица Кирпичникова. — Как часто Кукк бывает у сестер?
— Раз-два в неделю, может быть реже, но я следил за ним только дней десять.
— Вы, Шаас, пока есть время, вспоминайте, где провели целый час в ночь убийства.