— И что, по-вашему, могла делать женщина в мужском туалете?
— Я не знаю.
— Женщина! В черном! — усмехнувшись, произнес Завадский. — А может, у нее еще коса была?
— Нет, косы не было, — не поняв сарказма, ответил Иван Абрамович. — У нее короткая стрижка была, где-то вот так. — Он показал рукой на уровне плеч.
Завадский, не выдержав, сел на корточки и потер пальцем царапину на ботинке. Царапина стала бледнее, но не исчезла. Стук в дверь отвлек его от мрачных мыслей о безвозвратно испорченном ботинке.
Он встал и посмотрел на Чайкина:
— Кого там еще несет?
— Я не знаю, — сказал Чайкин. — Может, что-то нашли?
— Ну, скажи, чтобы вошли, — велел Завадский, как будто сам не мог этого сказать.
— Войдите! — крикнул Чайкин.
Дверь кабинета распахнулась.
— О, нет! — воскликнул Завадский и даже прикрыл рукой глаза. На пороге, сияя своей неотразимой белоснежной улыбкой, стояла Екатерина Андреевна Романова.
— Тетя Катя? — растерянно пробормотал Чайкин.
— Какого черта? — рявкнул Завадский. — Чайкин, это ты ей сообщил?
— Нет, я просто проходила мимо, — сказала Екатерина Андреевна.
— Вот и шли бы дальше. Что вам здесь надо?
— Послушайте! — звонко, хотя и дрожащим голосом воскликнул Фрайман, даже слегка привстав. — Как вы позволяете себе разговаривать с женщиной?
— С женщиной? — Завадский чуть не поперхнулся. — Вы это называете женщиной? Это что угодно: палка в колесе, ячмень на глазу, типун на языке, заноза в пятке… но только не женщина. И вообще, какого черта вы вмешиваетесь? — огрызнулся он на вновь поспешно севшего на стул Фраймана.
— Вы еще забыли про геморрой, Завадский, — не переставая улыбаться, произнесла Романова. — А теперь потрудитесь перекрыть поток своих извечных мерзостей в мой адрес и извольте выслушать крайне важную информацию.
— Говорите, — с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость, ответил Завадский.