— Да. Но не только. Сознанием — в определенной степени — обладают также…
— Неважно, — оборвал Айзека Энди. — Сейчас речь о людях. Продолжай.
— Сейчас речь о людях, — повторил Айзек. — Чтобы разрешить противоречие, согласно которому Долгов мог и не мог убить Швайца, я обратился к барбуровским «кадрам», которые сознание относит к прошлому.
— Произошло это в ходе твоего доклада на суде, — уточнил Энди.
— Да. Достаточно было поменять местами несколько барбуровских «кадров». Это сугубо логическая операция, цель которой — устранение противоречия.
— В прошлом, — сказал Энди.
— Для субъектов, обладающих сознанием, это прошлое, да.
— И в результате, — сказал Энди. Он хотел сам представить миру разгадку. Он хотел, чтобы Айзек лишь подтвердил его слова. Он хотел, чтобы присутствующие поняли, что он, Эндрю Витгенштейн, разобрался во всем самостоятельно, потому что Айзек был его детищем — и Варди, конечно, но прежде — его, Энди.
— Ты переставил «кадры» так, что убийство Швайца оказалось на мировой линии Долгова, совместимой с его световым психологическим конусом.
— Да, — подтвердил Айзек.
— В прошлом, — еще раз уточнил Энди.
— Да.
— В бессознательной Вселенной Барбура.
— Да, — сказал Айзек. — При таких перестановках субъект не может оставаться в сознании, это исключается законами физики барбуровских миров.
— Потому, — торжествующе сказал Энди, глядя на комиссара и майора. Судью он не замечал, — потому Долгов и не помнит, как был на острове, как нажимал на курок, как оставил пятна крови…
— Он не мог это помнить, поскольку не обладал сознанием.
— Поэтому верно утверждение, что Швайца убил ты, как верно и утверждение, что ты в этом убийстве не виновен.
— Господи… — пробормотал майор.
— Черт побери! — воскликнул комиссар.
Судья пошевелился, протянул руку за стаканом воды, не нашел, да так и застыл с протянутой рукой.