За хорошей весной пришло лето, раскаленное, как жар в печи.
Собаки весь день дышали учащенно, золотая пыль стояла в воздухе, и по вечерам трава не покрывалась росой.
Крестьяне начали беспокойно поглядывать на небо. Засуха была частой гостьей в тех местах, и последствия ее были всем хорошо известны. Говорили, что дождь нужен непременно, иначе погорят всходы.
На плантации у Джека тоже не все было благополучно.
Его ковшичков с водой явно не хватало, и табачки опустили свои неясные листья. Джек без отдыха таскал ведра,
но полить всего поля из колодца не мог. Труд его изнурял.
Он похудел и плохо спал. Ночью во сне бормотал что-то, а один раз под утро вдруг закричал:
– Горит… Горит…
Пелагея разбудила сына и спросила:
– Яша, Яша, что с тобой?
Джек дико ворочал глазами и ответил отрывисто:
– Табак мой горит, мать! Горит табак!
И опять повалился на постель.
Пелагея понимала, отчего Яшка мучается, но помочь сыну ничем не могла. Вместе с ним и Катькой она поливала поле и ясно видела, что втроем здесь ничего сделать нельзя.
Наконец Джек окончательно выбился из сил.
Как-то днем он бросил ведра, лег под яблони и долго лежал без движения. Потом поднялся и пошел в избу.
Пелагея двинулась за ним следом и увидела, что Яшка выводит что-то углем на большом листе бумаги.
Сама Пелагея была неграмотной, но писание сына почему-то показалось ей подозрительным. Она вышла в сени, подозвала Катьку и шепотком просила ее прочесть, что такое пишет Яшка.
Катька вошла в избу, побыла там недолго, потом выскочила, бледная, к матери. Закрыла глаза и сказала: