Саранча

– И мадам Бродина там… Дом полон чужими людьми…

– Она что-то вспомнила. – Неужели Бродин снял все до конца… как горел человек…

– Ему чуть не пришлось плохо. Но я даже уважаю характер этого дурака, он исполнял свою обязанность…

Осторожно постучавшись, вошел Муханов, красный, со слипшимися волосами, уши как в крови.

– Пришли в себя, милая Татьяна Александровна? Я

услыхал ваши голоса.

Явно он сбежал от собеседников. Таня судорожно дернулась, погружаясь в приторную сладость этой неестественной, как все, что исходило от Муханова, вежливости.

Сладость подступала к горлу, склеивала пальцы, но сам

Анатолий Борисович легко выплывал из нее. Тревожно и зло он говорил Крейслеру:

– Трагический узел. Все против меня. Пошли людей готовить из конского навоза приманку. Там есть остатки парижской зелени, которую доставил толстый Бухбиндер.

Ах, зачем утонула эта баржа! Я готов пустить себе пулю в лоб. Он отяжелял жалобами самый воздух. Он потягивался.

Он извивался. Он заводил глаза к потолку. Он расселся на единственном стуле у постели, уверенный, что сюда не зайдут.

Он блаженствовал в тишине и полумраке. Он надеялся, что никто не посмеет побеспокоить больную, не явится приставать к нему. И, подчиненный страстному желанию передать свою тревогу другому, Анатолий Борисович подсунул пальцы под бессильную ладонь Тани, лежавшую на одеяле.

– Посмотрите, какие у меня ледяные руки.

– Уходи вон отсюда!

Веремиенко захохотал в дверях:

– Правильно, Михаил Михайлович!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

I

Крейслер и Траянов стояли у стены завода. Лагерь защиты расположился во дворе, это были остатки, беженцы.