Третий член Тайного Совета, оказавшийся человеком, уже знакомым читателю, не произнес ни слова, с тех пор как ушел обвиняемый; теперь он медленно поднял голову, выведенный этим обращением из состояния задумчивости.
– Допрос рыбака оживил в моей памяти сцены детства,
– ответил он с оттенком искренности, какую редко можно было здесь услышать.
– Я помню, ты говорил, что он твой молочный брат, –
заметил собеседник, с трудом подавляя зевоту.
– Мы вскормлены одним молоком и первые годы нашей жизни играли вместе.
– Такое мнимое родство часто доставляет неприятности. Рад, что ваша озабоченность не вызвана никакой другой причиной, ибо я слышал, что ваш юный наследник в последнее время проявил склонность к распущенности, и опасался, не стало ли вам, как члену Совета, известно что-либо такое, о чем, как отец, вы предпочли бы не знать.
Выражение высокомерия мгновенно исчезло с лица синьора Градениго. Он украдкой недоверчиво и пытливо взглянул на собеседников, сидевших с опущенными глазами, стремясь прочитать их тайные мысли, прежде чем рискнуть обнаружить свои.
– Юноша в чем-нибудь провинился? – спросил сенатор неуверенно. – Беспокойство отца вам, конечно, понятно, и вы не будете скрывать от меня правду.
– Синьор, вы знаете, агенты полиции весьма деятельны, и почти все, что становится известно им, доходит до членов
Совета. Но даже в самом худшем случае речь идет не о жизни или смерти. Легкомысленному юноше грозит всего лишь вынужденная поездка в Далмацию или приказ провести лето у подножия Альп.
– Что делать, синьоры, юность – пора безрассудств, –
заметил отец, облегченно вздохнув. – И, поскольку всякий, кто дожил до старости, был некогда молод, мне незачем тратить лишние усилия, чтобы пробудить в вас воспоминания о слабостях этого возраста. Полагаю, мой сын не может быть замешан в заговоре против республики?
– В этом его никто не подозревает. – На лице старого сенатора мелькнула тень иронии, когда он произносил эти слова. – Как сообщают, он слишком настойчиво домогается руки и состояния вашей воспитанницы; но ведь она находится под особой опекой Святого Марка, и никто не может претендовать на ее руку без согласия сената, что должно быть хорошо известно одному из самых старых и почитаемых его членов.
– Таков закон, и я не потерплю, чтобы кто-либо из моей семьи отнесся к нему без должного почтения. Я заявил о своих притязаниях на этот союз открыто и смиренно и всецело полагаюсь на ваше благоволение.
Двое остальных вежливо кивнули в знак признания справедливости его слов и правильности поступков, но с видом людей, слишком привыкших к лицемерию, чтобы так легко дать себя обмануть.
– Никто в этом не сомневается, достойный синьор
Градениго, твоя преданность государству служит примером молодым и восхищает людей более зрелых. Можешь ли ты сообщить что-нибудь о привязанностях молодой наследницы?
– С огорчением должен сказать, что глубокая признательность дону Камилло Монфорте, как видно, сильно подействовала на ее юное воображение, и, как я предвижу, государству придется преодолеть причуды женского сердца, чтобы по своему усмотрению распорядиться судьбой моей воспитанницы. Своенравие этого возраста доставит нам больше затруднений, чем гораздо более серьезные дела.
– Постоянно ли девушка окружена подходящим обществом?