Мальчики слышали, как возле дома остановилась машина. Вот хлопнула дверца, заскрипели шаги по песчаной дорожке. Напряжение росло с каждой минутой.
– Хорошая погода сегодня, – сказал комиссар, входя в гостиную.
– Прекрасная. Как насчет коньяка? – Отец знал, что за рюмкой разговор идет легче.
– Нет, спасибо. Я за рулем.
– Тогда чашку кофе. Это быстро. – Он вышел в коридор и крикнул матери: – Завари-ка нам кофейку!
– По-моему, мальчики заинтригованы вашим звонком, господин комиссар. Честно говоря, вид у всех троих был довольно виноватый.
– Обычное дело. Стоит показаться полицейскому, как у всех мальчишек делается виноватый вид.
– Так чем я могу вам служить?
– Видите ли, мне неловко даже просить вас об этом, но я нахожусь в затруднительном положении, крайне затруднительном. Я знаю вас и ваших детей, они храбрые мальчики и, наверное, отличные мореходы, а то, что я хочу им предложить, не так уж увлекательно. Имейте в виду, я не буду к вам в претензии, если вы не согласитесь… Но в любом случае я рассчитываю, что этот разговор останется между нами.
Отец аккуратно отрезал кончик сигары, чиркнул спичкой и долго и старательно раскуривал. Комиссар с интересом наблюдал за этой церемонией, прекрасно понимая, что его друг Петерс просто старается выиграть время.
– У них экзамены в самом разгаре, – сказал отец.
– Время терпит.
Отец положил в пепельницу обгорелую спичку, с удовлетворением осмотрел кончик сигары, который стал теперь серебристо-серым, и сказал:
– Они еще слишком молоды, чтобы помогать полиции и подвергать свою жизнь опасности.
– Семнадцать, пятнадцать и тринадцать. Здоровые и физически хорошо развитые ребята. Нам, Петерс, в наши юные годы не раз случалось идти на риск.
– Теперь другое время. Я считаю, что водный спорт сам по себе достаточно увлекательное занятие для молодежи, и мне совсем не хочется, чтобы они сталкивались с теми подонками, за которыми вы охотитесь, как бы невинно это ни выглядело.
Мать отворила дверь, пропуская Боба с кофейным подносом. Боб двигался медленно, не спуская глаз с полного кофейника, но ушки держал на макушке, чтобы не упустить того немногого, что могло быть сказано в его присутствии. Мать подала комиссару руку, справилась о его здоровье, о здоровье его супруги, предложила ему молока, спросила, сколько сахару положить ему в чашку, –
словом, делала все для того, чтобы дать Бобу время выйти из комнаты.
– Госпожа Петерс… – заговорил комиссар.
Боб, как положено благовоспитанному мальчику, плотно притворил за собой дверь. Казалось, ладонь его приросла к дверной ручке, а замочная скважина магнитом притягивала к себе его ухо. Но ему вовсе не хотелось, чтобы его обвинили в таком некрасивом поступке, как подслушивание, и он нехотя поплелся на кухню.