колен босяка, это единственное имущество его. Скоро хлынут на базар мальчишки, утащат или спрячут светильню...
Босяк чем-то похож на Степу Носовца, разве что ростом пониже. Шевелю его за плечо:
— Эй, эй, проснись, спрячь лампу!
Босяк сопит, дергает плечом, носом, и от гримас толстое лицо его делится, как пароход, на две части: надводную и подводную. Подводная – рот, подбородок, лошадино-мускулистая шея – покрыты слюной, а нос, лоб и волосы – сухим песком. Он открывает глаза, круглые и яростно-впалые, недобрые, но очень серьезные глаза.
— Спрячь лампу-то, – повторяю я, – упрут.
— А ты купи, раз беспокоишься, – привстав, говорит босяк. – Уступлю задешево, поди-вот.
— Куда мне ее? У меня есть лампа. Десятилинейная, с пузырем, с абажуром. А это коптилка, нос набок от вони своротит.
— Своротит! Коптилка! – пренебрежительно восклицает босяк. – Сам ты, поди-вот, коптилка, раз не видишь! На эту лампу свежо надо смотреть. Дурак на ней закоптится да обожжется, а умный – наживется. Лампа особая.
— Чем же она особая?
— Ты про Аладьину лампу слышал?
— Не Аладьина лампа, а лампа Аладдина, счастливец такой был. Нашел лампу, открыл, а из нее Дух: что прикажешь, то и выполнит.
— Вот-вот!
И босяк, тыча светильник мне под нос, кричит:
— Его лампа!
— Так то – сказка!
— Для дурака – все сказка, а для умного – везде найдется правда. Его лампа, тебе говорю!
Босяк прячет лампу под полу рваного пиджака. Он уйдет, а я так и не узнаю, откуда ему известна сказка об
Аладдине и его волшебной лампе и почему он решил, что именно со мной удастся такое глупое надувательство.
— Не там жмешь, простота, – смеясь, говорю я.
— А я и не жму, поди-вот. Ты сам на себя жмешь. Я тебя разбудил или ты меня?! Ты! Ты и хочешь купить!
ebooksa