Изредка на полянах шум бури стихал. Тогда мы слышали гул орудий. Видимо, неподалеку учились стрельбе артиллеристы. Впрочем, артиллерийские залпы казались треском и шумом падающих деревьев, и я невольно закрывал глаза, думая, что деревья валятся на меня.
Узкая, несколько расширяющаяся на юг просека.
Сгнившие пни, покрытые великолепным фарфоровозеленым мхом. Посредине просеки – высокий стог сена, прикрытый от дождя и ветра увядающими березовыми ветвями. За стогом – огромный, в десять охватов, дуб, лениво шелестящий тяжелой, яшмовой листвой. Казалось, он улыбается над бесплодными порывами ветра, над этими медвежьего цвета тучами с шалфейно-желтыми краями, то и дело выгоняющими из себя отростки.
Наш спутник согнулся, повернув к нам лицо. Губы его были судорожно втянуты, и такой страх был во всей его фигуре, что я отступил, хотя мне и хотелось услышать, что он бормочет.
– Здесь!
И он взглянул на Клаву.
– Узнаете? – спросил он.
– Я никогда здесь не была.
– Обманул? – крикнул я.
– Зачем, зачем мне вас обманывать? – воскликнул фон
Эйтцен. – Посмотрите вон туда, на гребень, на дуб!
И он опять, почти истошным голосом, крикнул Клаве:
– Узнаете теперь?
– Да ничего я не узнаю.
– Уйдете со мной? «Ой-ой-а-а-с-с-ф!..» – подхватил ветер. Сверкнула молния, самого густого цвета розы. Она провела по тучам схему горного хребта, и бархатистая матовость прикрыла молнию.
Кругло, железно-выпукло ударил гром – и огромный дуб, стоявший по ту сторону просеки, величественно покачнулся. Вздох пронесся по лесу. Листва дуба с горьким шумом упала на стог и скрыла его под собою.
Фон Эйтцен бросился, вытянув руки вперед, через просеку, к дубу. Пояс, перетягивавший его грязную гимнастерку, поднялся почти под мышки. Не знаю почему, но этот брезентовый пояс возбудил во мне ярость. Я схватил моего спутника за пояс, и несмотря на то что противник мой был выше и тяжелее меня едва ли не в три раза, откинул его в сторону, и он упал среди кочек.
– Держи его, милый, держи! – слышал я рядом с собой голос Клавы.
– Не убежать, шалишь!
Дуб лежал, вытянув кверху толстые, цвета густой умбры32, корни. Они еще трепетали, и с них сыпалась мокрая земля.