И вот подала панна Андроника ту парчовую материю, которую напоследки выторговала у мужа.
Ксендз Винд надел лучшую свою лиловую рясу, в которой последний раз конфирмировал нежнейших паненок.
Жандармы – превосходные свои мундиры, в которых делал им смотр сам пан Пилсудский. И, наконец, пан Матусевич – кусок синего сукна, под честное слово занятый у приятеля.
Оглядел их Фокин, и тут выдала свое раннее знакомство панна Андроника:
– И не зайти ли мне, пан портной, позже, – я очень беспокоюсь за свою парчу, я сейчас чувствую себя усталой, и моя фигура ослабла.
Посмотрел Фокин на аршин, вспомнил бочку и сказал:
– Нет, пока примерки особой не требуется, заходите все скопом через три дня, у меня дело верное, я крою в точку.
В тот же вечер привел работник Андрей четырех своих приятелей и девицу.
– Вот, – говорит Андрей, – вот, отложи свои работы, добрый человек: эти несчастные только что вышли из тюрьмы, их надо одеть, я куплю тебе материи. Они за Россию сидели…
Слетел с верстака Фокин:
– Да что вы ко мне все с Россией пристаете, я хочу мирного шитья, а вы с Россией!. И материи мне твоей не надо!.
Мотнулся он в угол, схватил материю Матусевича, а дальше и жандармскую, и ксендза, и парчу панны Андроники, сплюнул так, что чуть угол не проломил, и сказал:
– На Иртыше – небось плоты ладят! Ну, становись в ряды: сейчас из этой материи шить буду.
И как примерил, так сразу забыл, чья материя.
Шьет и свистит.
Самая красивая птица в Варшаве – воробей, потому что нет там иной живой птицы.
А свистеть воробьи не умеют, в этом их портновский недостаток.
Пришли на примерку пятеро приятелей Андрея, совсем уже готово – кое-где сборки разгладить, а сборки оттого, что на грубом русском сукне попортил слегка себе руку
Фокин.
В это же время входят пять заказчиков – и жандармы, и ксендз, и панна, и Матусевич. Видят свои материи на четырех здоровеннейших детинах и спрашивают:
ebooksa