Хоть так, хоть этак — он попал в фантастический переплет, суливший потрясения, крах привычной жизни и множество неприятностей, которые воображение живо нарисовало в самых мрачных тонах. Ум покрывала рябь как расстроенный телевизор. «Экхарта Толле22 бы сюда, посоветоваться, найти себя в настоящем…».
С другой стороны, если подумать отвлеченно, свалившаяся на голову небывальщина представляет громадный научный интерес. Да кто еще, скажите вы мне, проделывал в жизни такой финт, как всамделишнее путешествие во времени?! (Может, впрочем, проделывал, только нам это неизвестно.)
Глубоко в сознании у Ильи дернулся червячок научного поиска, давно считавшийся мертвым, запертым на дне бутылки с текилой. Всплыла даже некая сцена из «Би-би-си», в которой настырный фотон силился лететь назад в прошлое, но ему мешали какие-то пузыри, от которых веяло безнадегой. Илья еще подумал тогда, что лететь сквозь них — все равно, что муравью продираться сквозь мыльную пену — совершенно не вариант. Одного такого муравья теперь он знал лично: это был он сам — прошу жаловать и не обделить любовью.
Но абстрактные интересы скоро были оттеснены ощущением житейской напасти, из которой надо выпутываться. В этой умственной борьбе поначалу победил страх, так что первым делом он решил сказаться больным и пробюллютенить до выяснения, больше разузнать, потянуть, сколько можно, время. Еще эта зудящая надежда, что все как-нибудь само по себе уладится, и он — ровесник XXVII съезда КПСС23 — окажется не сегодня завтра в привычном эпизоде истории и продолжит семенить к собственному, природой отведенному концу в веке двадцать первом, как изначально рассчитывал24.
Однако, вспомнив кое-что на счет отношения в Советском Союзе к «тунеядцам», решил не испытывать судьбу. Перед внутренним взором предстало черно-белое фото: молодой человек в авангарде зала суда сидит, сжав губы и склонив голову, а немолодая гражданка, не к нему, видимо, обращаясь, говорит, говорит, глаголет25… «Я входил вместо дикого зверя в клетку, выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке…»26 — страшно, граждане! Не хватало еще, чтобы кто-то из соседей «настучал», что, мол, завелся тут за стеной асоциальный барчук-интеллигент, ломает комедию, уклоняется, занимает напрасно площадь. Читали, слышали, знаем.
Пока Варенька сочиняла завтрак и за дверью вроде бы не топтались, Илья ободрил легкие кислородом и шагнул из укрытия — тут же нос к носу столкнувшись с невысокой скуластой женщиной с цепким взглядом.
Морошка Кааповна, в лице и угловатой фигуре которой сквозило что-то мрачное как закат над чухонскими болотами, смотрела на него из полутьмы коридора пристально-безразличным взглядом, как смотрели ее пращуры на оленя, замахиваясь копьем. А затем безмолвно удалилась, проигнорировав сдавленное «здрассьте» Ильи. Пол под ней по какой-то причине не скрипел.
— Тьфу ты! Тень отца Гамлета! — выругался он, идя к ванной. От раздражения ему стало легче.
«Демонстрируй уверенность. Веди себя как король — и будешь принят как король27. Легко сказать…».
Ему все казалось, что кто-то следит за ним. Так и есть: в конце коридора с плаката на него зыркал давешний усач в фуражке, требуя поверить в светлое будущее, осиянное мировым коммунизмом, — немедленно, полной грудью. Хлебопашцы и скотницы солидарно щерились, грозя серпами и вилами, если Илья вдруг оплошает и не уверует.
На этом переживания не иссякли, потому что на полу в ванной в тазу невероятных размеров бесились двое малолетних детей, доламывая по частям изделие, бывшее игрушечной лошадью. Вероятно, готовились «до основания разрушить» мир в более зрелом возрасте.
Действовали брат и сестра Быстровы слаженно и с энтузиазмом. Вулкан, содержавшийся в тазу, исторг к ногам Ильи деревянную голову с румяной щечкой, а затем два гуттаперчевых колесика на оси. За ними последовал восторженный карапуз, щедро роняя пену, похватал с пола свое имущество и снова забрался в воду. Его сестра заливалась смехом, сдувая с ладошек пену, хлопьями летевшую на пол. Идиллия — не то слово.
Илья сокрушенно переминался с ноги на ногу, ожидая чего-то — если не помощи, то прозрения. Последнее не пришло, а первое явилось в виде гражданки Быстровой с неприкуренной папиросой в углу рта, прервавшей водные процедуры своих отпрысков и освободившей ванное помещение: «Пусть дядя умоется, ему на работу». Самого же «дядю» она наградила таким взглядом, что Илье захотелось забиться в угол.
Глуп и самонадеян тот, кто бежит общества, но дважды глуп и самонадеян отвергающий целительную силу одиночества. Побыть наедине с собой было необходимо Илье больше стакана водки.
Закрывшись, он минут десять стоял в абсолютном оцепенении, забыв для чего пришел, пока в дверь не начали долбиться снаружи. Щеколда клацнула. Илья испугался, что сейчас кто-нибудь ворвется и выволочит его — нравы коммунального жития могли быть весьма суровы. Всю жизнь проживший в комфорте, он ожидал от новых соседей чего угодно, вплоть до судилища и сожжения у столба на кухне. Однако никто к нему не ворвался, не стал наседать и читать нотаций, а мужской голос, приглушенный фанерой, вежливо и весомо попросил его «ускорить телодвижения, потому как всем
Илья внял ему, наскоро принял холодный душ, и вскоре истуканом стоял у шкафа — в сорочке с мягким воротничком, клопового цвета галстуке и ботинках сурового выражения колодок, находясь в затруднительном положении, поскольку понятия не имел, куда должен был направиться тот неведомый, за кого его принимали, в будний день с утра.
Он мучительно обозревал себя в зеркале, прислушивался к мистическим голосам, шептавшим за левым ухом, разглядывал обстановку комнаты, но не смог отметить ничего, что бы как-то свидетельствовало о роде занятий ее жильца. Рыбешка в малахитовых водорослях не в счет — не резчик же он по камню, в конце концов!
Во избежание немедленного конфуза и ссылаясь на подступившую тошноту, он попросил Вареньку проводить его до работы, и к огромному облегчению обнаружил, что просьба эта излишня, поскольку служат они в одном учреждении, куда немедленно оба и направляются. Супруга сначала настороженно посмотрела на него — уж не начался ли снова бенефис, а затем хихикнула, поправляя рукой прическу, щелкнула его в лоб, и первая вышла из квартиры.
Спрашивать, в каком именно заведении они служат, было бы слишком подозрительным, поэтому счастливая пара молча миновала подъезд, живописный скандал, устроенный дворником Азизом с жильцом из шестой квартиры, батальон влажных от тумана котов в пахнущем бензином дворе, и углубилась в свитые узлами московские переулки навстречу радостному социалистическому труду.
«Музей исторического материализма и традиций древности» АН СССР, известный всей Москве МИМ, занимавший бывший княжий дворец с пристройками, предстал перед Ильей в имперском великолепии — с римскими колоннами под фронтоном, подъездом, титанами и лепниной, давно скучавшими по каретам, парижским сплетням и, ах! — упавшим шелковым веерам. Большая вывеска шлифованного железа была солидной и казалась бы нерушимой, если бы ее не подточила основательно ржа, скрыв «Н» и пожрав половину «Р». Выходил какой-то дурацкий каламбур.
ebooksa