Какое-то время силлогизмы члена-корреспондента усваивались. Собрание сидело молча, рисуя в воображении картину изгнания останков мамонта и водворения на их место героя, устремленного ввысь, которого каждый рисовал в воображении по-своему. Ужалову, например, чудилась на нем кепка. Гавриилу Прыскину — буденовка с кокардой и макинтош.
Кто-то (видимо, первый из осознавших) закивал:
— Да-да… верно сказано…
Участники снова оживились.
— А если…
— Распилить! — звонко предложил голос от несгораемой кассы, где еще у бюстика Менделеева лежали приказы на отпуска, перекочевавшие в руки к сидевшему там товарищу, страдавшему патологическим любопытством.
— Пилить пролетария невозможно!!! Что за бред?! — возмутился Вскотский, бросая карандаш об пол, хотя, по глазам его было видно, идею эту он разделял, как еще более разделял ту, согласно которой статуе на выстрел не быть к музею.
Тут с Ильей, совершенно оторвавшимся от реальности, сыгралась дурная шутка:
— Может, на улице его установим? Где-нибудь перед входом? Сверху возведем купол. По бокам — агитация. На куполе — рубиновая звезда с подсветкой. Будут приходить пионеры, герои разные, корреспонденты, — вдохновленно выдал Илья; все ему казалось сейчас игрой.
На него посмотрели так, что лучше бы его не было. Собрание замолчало, ожидая директорского вердикта. Кое-кто напряженно усмехнулся — но таким особым манером, что усмешку можно было мгновенно превратить в гримасу гневную или одобрительную. Присутствуй при этом Леонардо да Винчи, человечество бы обогатилось тремя десятками удивительных портретов, достойных Лувра и Третьяковки. Впрочем, и служителям Мельпомены было чему учиться: Станиславский не только бы восхитился возникшей паузой, но укоротил бы ее вчетверо.
В какой-то момент Илье показалось, что директор вовсе утратил нить, и даже, словив кураж, он решил подсказать ему, чуть ни совершив фатальную ошибку неопытного в присутственных делах человека — напоминать председательствующему о себе. Кудапов, скажем ему спасибо, успел пнуть под столом разгорячившегося коллегу, и этим спас ситуацию. Лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным.
— Вот!!! — неожиданно взревел Вскотский, выбирая из стакана новый карандаш взамен брошенного. — Вот! Товарищ… э-мм-э…
— Гринев, — подсказал все тот же Кудапов, теперь возившийся с «китайским фонариком», игравший роль суфлера в собрании.
Илье достался пламенный взор директора, редко расточавшего комплименты:
— Товарищ Гринев-то придумал штуку! Молодец! А? Так, решено — делаем у подъезда купол! Со звездой и все как положено. Вот вы…
— Илья Сергеевич, — опять подсказал Кудапов. Вскотский глянул на него с ненавистью.
— Илья, значит, Сергеич будет руководить строительством. Возлагаю на вас бразды, товарищ Гринев! Ужалов… кто еще… ты, Порухайло… мда… Каина Владиславовна, конечно… Кудапов! — чтоб не лениво жилось… и… прочие — сами решите, кого добавить — в составе штаба. Утвердить приказом. Докладную в инстанцию мне готовьте. Чтоб через неделю утвердить план! Все, товарищи! — с облегчением выдохнул директор, ладонью хлопнув о стол. В стакане звякнули скрепки.
На этом собрание прекратилось. Порухайло весело подмигнул Илье, его похожее на сливу лицо лоснилось от удовольствия. Ужалов посмотрел исподлобья. Кудапов вручил «фонарик» и сочувственно пожал руку.
С ощущением, будто в голове у него роились пчелы, новообращенный строитель коммунизма вышел из приемной и скоро остался один в длинном и пустом коридоре, где эхом отдавал «ремингтон».
Дух и плоть
ebooksa