— Эге,— говорит мне Фульк Эфринель.— Его величество Каспий начинает стряхивать с себя блох!
— А вас не укачивает?
— Меня? Не больше, чем морскую свинку. А вы, мисс,— обращается он к Горации Блуэтт,— вы легко переносите качку?
— На меня она не действует.
По другую сторону стола супружеская чета обменивается несколькими фразами по-французски:
— Тебе не дурно, Каролина?
— Нет, Адольф... пока еще нет... но если так будет продолжаться... признаюсь, что...
— В таком случае, Каролина, лучше выйдем на палубу. Ветер на четверть потянул к востоку, и «Астра» не замедлит зарыться носом в перо.
Эта манера выражаться говорит о том, что господин Катерна — таково имя француза — моряк или когда-то им был. Этим объясняется и его балансирующая походка.
Между тем качка становится все сильнее и сильнее. Большинство присутствующих не может ее вынести и отправляется на палубу в надежде, что на свежем воздухе им будет лучше. В столовой остается не больше десяти человек, включая капитана, с которым мирно беседует майор Нольтиц. Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт, как видно, привыкли к этим неизбежным случайностям навигации. Немецкий барон продолжает спокойно есть и пить, словно находится в мюнхенской или франкфуртской пивной. Он нарезает мясо кусочками, солит, присыпает перцем, поливает соусом и с большим удовольствием отправляет под свою волосатую губу. Узнаю тевтонскую натуру! Что бы ни случилось, он будет держаться невозмутимо и никакая качка не заставит его упустить хотя бы одного глотка питья или куска пищи.
Немного поодаль расположились оба китайца, которых я разглядываю с любопытством.
Один из них, молодой человек лет двадцати пяти, с изящными манерами и приятным лицом, несмотря на желтизну кожи и раскосые глаза. По-видимому, несколько лет, проведенных в Европе, отразились на всем его облике: подстриженные усы и прическа скорее на французский, чем на китайский лад. Он кажется мне славным малым с веселым характером, который вряд ли часто поднимается на «башню сожалений».
Его компаньон, над которым молодой человек, кажется, слегка подтрунивает, похож на кивающую фарфоровую куклу. На вид ему лет пятьдесят — пятьдесят пять, лицо невзрачное, затылок наполовину выбрит, на спине традиционная коса, одежда национальная — платье, кофта, кушак, широкие шаровары и пестрые туфли без задника. Он не так вынослив и с усилением килевой качки вскакивает из-за стола и исчезает на лестнице, ведущей в кормовую рубку. А молодой китаец, протягивая забытый им на столе маленький томик, кричит ему вслед, почему-то по-итальянски:
— Корнаро!.. Корнаро!..
Неужели этот китаец говорит на языке Боккаччо? Что ж, мне еще предстоит об этом узнать.
После обеда иду на палубу, предоставив Фульку Эфринелю и мисс Горации Блуэтт беседовал с глазу на глаз о комиссионных процентах и прейскурантах.
Быстро бегущие тучи, гонимые с востока, задрапировали верхние слои неба широкими складками. Где-то в вышине мерцает еще несколько редких звездочек. Ветер свежеет. На фок-матче качается, поскрипывая, белый фонарь. Два других фонаря, по правому и левому борту, следуя движениям качки, бросают на волны длинные шлейфы красного и зеленого цвета.
Еще только восемь часов. Закуриваю сигару и, расставив ноги, чтобы создать упор против боковой качки, начинаю прогуливаться вдоль борта. Пассажиры первого класса уже покинули палубу, и я нахожусь здесь почти в полном одиночестве. По мостику взад и вперед шагает старший помощник, следя за курсом, которого должен придерживаться стоящий рядом с ним рулевой. Лопасти гребных колес с огромной силой ударяют по воде, производя страшный грохот, когда судно накреняется, и одно из них работает вхолостую. Из трубы вырываются клубы едкого дыма, рассыпая в воздухе снопы искр.
К девяти часам наступает полная тьма. Я пытаюсь высмотреть вдали огонек какого-нибудь парохода, но тщетно: на Каспийском море нет большого движения. Слышны только крики морских птиц — чаек и синьг, отдающихся прихоти ветра.
Прохаживаюсь по палубе и не могу отделаться от мысли, что путешествие может так и закончиться без всяких приключений и мне нечего будет сообщить газете!.. Что же тогда можно сказать в свое оправдание? Нет, я должен пойти на все, лишь бы избежать подобного невезения.