— Не понимаю…
— В конце концов, разве вы не президент Астрономического общества Монтелимара?
— Гастрономического, дорогой господин, Гастрономического общества! — с гордостью уточнил месье Орьянталь.
И его ответ, объяснивший многое необъяснимое и повторенный месье Дардантором, наконец-то развеселил Жана.
— Да это же сукин сын Патрик сказал нам на борту «Аржелеса»! — воскликнул юноша.
— Как, разве господин — не астроном? — удивился достойный слуга.
— Нет, он гастроном[217], сказано тебе — гас-тро-ном!
— Скорее всего, я неверно понял метрдотеля, — оправдывался Патрик, — а это с любым может случиться!
— И я мог поверить! — воскликнул перпиньянец. — Я мог принять месье Орьянталя за… тогда как он был… Вот так-так! Со смеху животики можно надорвать! А ну-ка, Патрик, забирай все свои пожитки и уходи с глаз моих долой!
Слуга удалился, огорченный презрением хозяина и еще более униженный его незаслуженной враждебностью, высказанной в столь вульгарных словах. Животики надорвать… Такое выражение Патрик слышал из уст хозяина впервые… и надеялся, что в последний раз, иначе он уйдет от месье Дардантора и поищет себе место у члена Французской академии, настоящего стилиста, — только не у месье Золя…[218]
— Простите его, месье Дардантор, — подходя к перпиньянцу, попросил, смеясь, Жан.
— Это почему же?
— Потому что его не за что наказывать. В конце концов, гастроном — это тот же астроном, только украшенный буквой «г».
Шутка настолько пришлась по вкусу месье Дардантору, что это могло повредить его пищеварению.
— Ох уж эти парижане! Ваша взяла! Что-что, а рассмешить вы умеете!.. — вскричал он. — Нет, в Перпиньяне не встретишь ничего подобного, а ведь его жители не глупы!
«Верно, — мысленно согласился Жан, — но уж слишком они одержимы манией спасения!»
Шарабаны и всадники двинулись дальше. Плантации альфы сменились фермами колонистов. К двум часам дня туристы добрались до деревеньки Ламтар, расположенной у небольшого рельсового пути, который, начинаясь от железнодорожной станции Эн-Тумушан, соединял основную стальную магистраль с шоссейной дорогой, ведшей в Сиди-бель-Аббес. В три часа экскурсанты подъехали к мосту Музан, сооруженному у места слияния реки с тем же названием и одного из ее притоков, а к четырем часам были у перекрестка упомянутых выше железной и шоссейной дорог, чуть ниже Сиди-Краледа, в нескольких километрах от Сиди-Лхассана. Поскольку в последнем населенном пункте проживало около шестисот человек, преимущественно немцев и туземцев, останавливаться здесь не имело смысла.
В половине пятого возглавлявший процессию верблюд, на котором восседал проводник, внезапно остановился. Напрасно наездник понукал животное: оно упрямо пятилось назад.
Лошади кузенов храпели, вставали на дыбы, испуганно ржали и, несмотря на пришпоривание и натянутые уздечки, жались к шарабанам. Впряженные в повозки животные тоже вели себя не наилучшим образом.
— Что случилось? — спросил Кловис Дардантор, чей верблюд, фыркая и внюхиваясь в какие-то дальние запахи, улегся на живот.