Первое, что пришло в голову,— мы подверглись нападению. Я подумал о Ки Цзане, монгольском разбойнике, встречи с которым так легкомысленно пожелал... в интересах репортерской хроники.
Поезд резко затормозил и остановился.
Попов с озабоченным видом выходит из багажного вагона.
— Что произошло? — спрашиваю я.
— Неприятная история.
— Что-нибудь серьезное?
— Нет, оборвалась сцепка, и два последних вагона остались позади.
Несколько пассажиров, в том числе и я, выходят из вагона.
При свете фонаря легко убедиться, что обрыв сцепки произошел не от злого умысла. Но как бы то ни было, два последних вагона — траурный и хвостовой, оторвались от состава. Когда это случилось и в каком месте?.. Этого никто не знает.
Трудно даже представить, какой шум подняли монгольские стражники, приставленные к телу мандарина Иен Лу!
Оставалось лишь одно: дать задний ход.
В сущности, ничего нет проще? Но Фарускиар ведет себя в этих обстоятельствах довольно странно: он настойчиво требует, чтобы приступили к делу не теряя ни минуты. И тут я впервые услыхал, что монгол хорошо говорит по-русски.
В конце концов спорить не о чем. Все понимают, что нужно идти задним ходом для соединения с отцепившимися вагонами.
Лишь немецкий барон пытается протестовать. Снова задержка!.. Опять опоздание!.. Жертвовать драгоценным временем ради какого-то мандарина, да к тому же мертвого!..
Но его упреки пропускают мимо ушей.
А сэр Фрэнсис Травельян только презрительно пожимает плечами, и кажется, что с уст его вот-вот сорвутся слова:
«Что за администрация!.. Что за подвижной состав!.. Ну разве могло бы такое случиться на англо-индийских железных дорогах!»
Майор Нольтиц, как и я, поражен странным вмешательством господина Фарускиара. Этот всегда невозмутимый, бесстрастный монгол, с таким холодным взглядом из-под неподвижных век, мечется теперь из стороны в сторону, охваченный какой-то непонятной тревогой, с которой, по-видимому, он не в силах совладать. Его спутник встревожен ничуть не меньше.
Но почему их так интересуют отцепившиеся вагоны? Ведь там у них нет никакого багажа. Может быть, испытывают пиетет перед покойным мандарином Иен Лу? Не потому ли они так упорно наблюдали в Душаке за траурным вагоном? Что бы там ни было, но майор, кажется, их в чем-то подозревает!
Как только мы вернулись на свои места, поезд двинулся задним ходом. Немецкий барон снова пытается возражать, но Фарускиар кидает на него такой свирепый взгляд, что он немедленно замолкает и уходит ворчать в свой угол.