Джонсон был достойной парой для этой машины по перевариванию пищи. Он сидел на другом краю стола, опустошая бутылки в таком количестве, что мог привести в изумление самого избалованного подобным зрелищем зрителя. Пьянея, он застывал на своем стуле, с пунцовым лицом, с дрожащими руками, с мутным, ничего не видящим взглядом.
Неспособные что-либо понять, они не знали, что все окружающие недовольны путешествием. Да если бы и узнали, не поверили бы. Может ли быть более приятным путешествие, во время которого набираешься градусов, пока не воспламенишься, и ешь, пока не лопнешь?
Но за исключением этих двух, остальные пассажиры чувствовали крайнюю неудовлетворенность. И если сотрапезники Томпсона не объявили еще ему открытую войну, то уж, во всяком случае, найти среди них доброжелателя администратору было нелегко.
Правда, один друг еще оставался. С первого взгляда любой непосвященный заметил бы этого пассажира среди остальных. Он пытался со всеми заговаривать, и при этом громко. Не важно, что его слова не находили ответа и терялись, как в вате, в холодной отчужденности попутчиков.
В десятый раз принимался он рассказывать подробности драмы, едва не стоившей жизни миссис Линдсей, и, не обращая ни малейшего внимания на безразличие слушателей, находил все новые слова восхищения в адрес Робера Моргана.
— Да, господа,— восклицал рассказчик,— это героизм! Мы видели, с какой скоростью надвигалась волна высотой с дом. Это было ужасно, и, чтобы прыгнуть в воду, господину профессору потребовалось необычайное мужество. Я, тот, кто вам об этом рассказывает, не сделал бы этого, признаюсь, нет. Говорю правду, чистую как золото, господа, чистую как золото!
Конечно, в лице достойнейшего почтенного бакалейщика Томпсон имел настоящего друга. И все же — как подводит нас мелочность — и этого верного друга Томпсон в какой-то момент едва-едва не потерял.
Все только что вышли из-за стола и поднялись на прогулочную палубу. Но тишина здесь с появлением пассажиров почти не нарушилась. Один Блокхед продолжал делиться со всеми прекрасным настроением, в коем он пребывал. В первую очередь он обращался к своей дорогой семье, увеличившейся за счет Тигга: две его надзирательницы не спускали с него глаз.
— Абель! — торжественно говорил Блокхед.— Запомните на всю жизнь то, что довелось вам увидеть во время этого великолепного путешествия! Надеюсь...
На что надеялся Блокхед? Бакалейщик не успел объясниться на сей счет. К нему подошел Томпсон с какой-то бумажкой в руках.
— Простите меня, господин Блокхед,— сказал Томпсон,— но я должен представить вам мой счетец. Коммерсант всегда предпочитает улаживать дела сразу.
В тот же миг Блокхед заволновался. Его добродушная физиономия утратила свое радостное выражение.
— Счет? — повторил он, отталкивая рукой протянутую ему бумагу.— Между нами не может быть счетов, сударь, как мне кажется. Мы, сударь, заплатили за свои места.
— Не все заплатили...— поправил его Томпсон, ласково улыбаясь.
— Как это не все? — пробормотал Блокхед.
— Вам изменяет память, позволю себе заметить, мой друг,—* настойчиво продолжал Томпсон.— Если вы окажете мне любезность вспомнить, то память подскажет вам, что вы заплатили за четыре полных места и еще за полместа.
— Да, так,— сказал Блокхед, широко открывая глаза.
— Ну вот,— продолжил Томпсон,— полместа — это билет для вашего сына, присутствующего здесь господина Абеля, которому еще не исполнилось десять лет к моменту отплытия. Нужно ли напоминать его отцу, что именно сегодня он достиг этого замечательного возраста?
По мере того как Томпсон говорил, Блокхед становился все бледнее. Какой удар по его кошельку!..
— Ну и что...— попробовал он возразить упавшим голосом.
ebooksa