Михаил Строгов вышел из избы. Зашагал было по дороге, но в глазах вдруг так потемнело, что, не поддержи его мужик, он грохнулся бы наземь; однако свежий воздух быстро привел его в чувство. И тут он как бы вновь пережил тот удар, что в свое время пришелся ему по голове и силу которого, по счастью, смягчила его меховая шапка. При его могучем здоровье, в чем читатель успел убедиться, он был не тот человек, кого могла бы сразить такая малость. Перед глазами его стояла одна-единственная цель — далекий Иркутск, до которого предстояло добраться! Но Омск следовало миновать без задержки.
— Сохрани Бог мою матушку и Надю! — прошептал он. — Я пока еще не имею права думать о них!
Вскоре Михаил Строгов и мужик добрались до торгового квартала в нижнем городе, и, хотя он был занят войсками, они вошли без труда. Глинобитная крепостная стена была во многих местах разрушена, и в образовавшиеся проломы проникали мародеры, следовавшие за полчищами Феофар-хана.
В самом Омске, на его улицах и площадях толпились татарские солдаты, однако чувствовалось, что чья-то железная рука держит их в узде дисциплины, весьма для них непривычной. Ходили они не в одиночку, но вооруженными группами, способные противостоять любому нападению.
На большой площади, превращенной в лагерь, охранявшийся множеством часовых, располагались биваком две тысячи татар в полной боевой готовности. Лошади, привязанные к копьям, но взнузданные, были готовы выступить в любой момент. Для татарской конницы Омск был не более чем временной стоянкой, которую она торопилась сменить на богатые равнины Восточной Сибири, где куда как пышнее города, плодороднее поля, а стало быть, и добыча богаче.
За торговым городом возвышался верхний квартал, покорить который, несмотря на неоднократные попытки штурма, лихо начатые, но смело отбитые, Ивану Огареву пока не удалось. Над зубчатыми стенами развевался трехцветный национальный флаг России.
Не без чувства гордости Михаил Строгов и его провожатый в душе склонились перед ним.
Михаил Строгов прекрасно знал город и, следуя за своим провожатым, слишком людных улиц старался все-таки избегать. Но не из-за боязни, что его узнают. В этом городе одна лишь старуха мать могла назвать его настоящим именем, но он поклялся не видеться с ней и с ней не увидится. К тому же — и он желал этого всем сердцем — она, быть может, укрылась в степи, в каком-нибудь безопасном месте.
По счастливой случайности мужик был знаком с одним станционным смотрителем, который, по его словам, не отказался бы за хорошую плату дать напрокат или продать повозку или лошадей. Единственная трудность — выехать из города, однако проломы в крепостной стене могли облегчить и эту задачу.
Мужик вел своего гостя прямиком на станцию, как вдруг, посреди узкой улочки, Михаил Строгов, резко застопорив, укрылся за выступом стены.
— Что с тобой? — живо спросил мужик, очень удивленный этой стремительностью.
— Тихо, — поспешно бросил в ответ Михаил Строгов, приложив к губам палец.
Со стороны главной площади как раз показался отряд татар, который затем свернул на ту улочку, куда уже успели углубиться Михаил Строгов и его спутник.
Во главе отряда, состоявшего из двух десятков конников, ехал офицер, одетый в очень простой мундир. Хотя он то и дело бросал по сторонам быстрые взгляды, заметить Михаила Строгова, быстро отпрянувшего в сторону, он не мог.
Отряд двигался по улочке крупной рысью. Ни офицер, ни его сопровождение не обращали на жителей ровно никакого внимания. Несчастные едва успевали отскочить в сторону. Послышался чей-то сдавленный крик, за которым тут же последовали удары копий, и улочка мгновенно опустела.
Когда отряд умчался, Михаил Строгов, обернувшись к мужику, спросил:
— Кто этот офицер?
Лицо его в эту минуту было бледным, как у мертвеца.
— Иван Огарев, — ответил сибиряк хриплым от ненависти голосом.
— Он! — вскричал Михаил Строгов в порыве ярости.